Мое тайное соглашение - Катерина Шумахер

мне кажется, что это единственный шанс не наделать глупостей и не пойти униженно стучаться в его номер, как Маргарет прошлым вечером.

Идею с холодной водой я, конечно, сразу же отметаю, и, постояв под приятными теплыми струями, наконец, закутываюсь в необъятных размеров халат. Влажные волосы заворачиваю в полотенце и роюсь в своем чемодане в поисках расчески как раз в тот момент, когда в мою дверь раздается тихий стук.

Сомнительно прищурившись, смотрю на источник звука. Кому я вообще могла понадобиться в это время? Вилл еще полчаса назад написал, что заваливается спать, больше в этой стране я, пожалуй, никому не интересна.

Неуверенно подхожу к двери, и взявшись за ручку, задерживаю дыхание: боюсь увидеть там лишь одного человека.

— Привет, — Эндрю стоит на пороге с, черт возьми, виноватым выражением лица, по-другому и не назвать. От шока я даже забываю в ответ поздороваться.

— Кажется, нам нужно поговорить.

Смотрю ему за спину, словно ожидая, что оттуда сейчас выпрыгнет Маргарет, как черт из табакерки.

— Заставишь меня торчать на пороге? — он поднимает вверх бровь. Нет, с виноватым видом я явно поспешила.

В спокойный разговор верится с трудом, особенно после того, что вчера произошло. Остаться с ним наедине, за закрытой дверью, в опасном соседстве с большой кроватью — худшая из всех идей.

— Это плохая идея.

— Элизабет, — устало произносит он, поднимая на меня свои черные глаза, — я пальцем к тебе не притронусь.

— Не могу обещать того же, — бурчу я и отхожу в сторону, пропуская его в свой номер.

Звук закрывающейся двери звучит как приговор. Эндрю по-хозяйски залезает в мини-бар, наполняет стаканы виски — для меня и для себя, — закатывает рукава рубашки и усаживается на один-единственный диван в этом маленьком номере, который, конечно же, не предназначен для большого количества посетителей.

Я отчетливо ощущаю свою наготу под пушистым халатом. А еще тюрбан из полотенца на голове. Если оставить волосы в таком состоянии, завтра можно будет смело подстригаться под каре. Расчесать я их просто не смогу. Плюю на нормы приличия и разговор, который по каким-то причинам должен состояться, и со вздохом, стянув с себя полотенце, принимаюсь с ненавистью водить расческой по волосам.

— Cядь, — Эндрю кивком головы указывает на место рядом с собой, и я, понимая, что веду себя не совсем разумно, с обреченным выдохом опускаюсь на диван.

Он мягко разворачивает меня спиной к себе, забирает из моих рук расческу и продолжает там, где я остановилась. Мы по-прежнему молчим. Это настолько интимно, что воздуха в комнате резко становится меньше. От нежного прикосновения его пальцев по телу бегут мурашки.

Он поочерёдно расчесывает каждую прядь моих волос, и закончив с последней, запускает руки в мои густые локоны. Я чувствую, как кончиками пальцев он проходится по моей голове, спускаясь все ниже по шее, к плечам, и почти скулю от удовольствия. Он перекидывает копну еще влажных вьющихся волос на левое плечо, и отодвинув край халата, прижимается горячими губами к правому. Я уверена, что вот-вот расплавлюсь и стеку лужицей на пол к своим белым тапочкам.

На несколько секунд Эндрю задерживает губы на моем плече, а затем возвращает ворот халата на место и отстраняется. Мне приходится взять паузу, чтобы прийти в себя. Пару раз глубоко втягиваю воздух, затем аккуратно облокачиваюсь на спинку дивана и делаю большой глоток обжигающей ароматной жидкости из стакана. Волосы пышной копной теперь лежат на моих плечах.

— Ты же обещал, — упрекаю я.

— Я соврал.

Наши взгляды встречаются. В комнате совершенно не хватает воздуха. Наконец он отводит взгляд, усаживается поудобнее, закидывает длинную руку на спинку дивана. На всякий случай делаю ещё один большой глоток из стакана и, преисполненная смелости для дальнейшего диалога, опускаю его на столик.

— Зачем ты здесь?

— Думаю, нам есть, что обсудить, — усмехается он.

— Это точно, — саркастично тяну я, — что это было? Ну, вчера… в лифте, — я внезапно запинаюсь. И зачем я вообще начала этот разговор?

— Ты имеешь в виду то, что мы целовались?

— Да, это.

Cмотреть куда угодно, кроме его лица.

— Это когда я прижимал тебя всем телом очень близко к себе?

Боже, да он решил меня уничтожить своим низким хриплым голосом.

— Когда мои руки скользили по твоей спине, которая выгибалась мне навстречу? Когда я провел языком по твоей нижней губе, и ты слегка…

— Прекрати! — испуганно кричу я.

О, да он откровенно веселится, наблюдая за моей реакцией!

— Ладно, прости. Больше не повторится, — он примирительно поднимает вверх руки.

— Это я и хотела услышать, — вру я, не моргнув глазом. Вот мы и поговорили как взрослые люди. — Почему вы с Нортом так ненавидите друг друга?

— Смена темы?

— Типа того, так почему?

— Меня просто раздражает цвет его волос.

— Я серьезно!

— Ну хорошо, он лучше учился в школе.

— Вы вместе учились в школе?

— Так скажем, друзья детства.

— Но что-то пошло не так?

— Я же говорю, цвет его волос.

Я хихикаю и делаю глоток из бокала, вопросительно подняв бровь. До ужаса хорошо, здесь и сейчас. Он некоторое время молчит, будто обдумывая следующие слова.

— Мы дружили с самого детства, потом выросли, осознали, что у нас разные взгляды на жизнь, — и наши пути разошлись.

— Но из-за этого не рушат жизнь друг другу! Просто из-за разницы во взглядах.

— Люди рушат друг другу жизни и из-за более мелких вещей. Убивают из-за денег, насилуют из-за похоти. Но ты права, все не просто. Он перешел мне дорогу, а я, как выяснилось, очень мстительный засранец.

Видно, что разговаривать о причинах их неприязни друг к другу он не намерен. Пытаюсь представить, что такого один человек может сделать другому, чтобы вот так разозлить. Из-за чего вообще мужчины ругаются? Женщины? Бизнес? Деньги?

— Может быть, отменить все, пока не поздно? Ты же должен понимать, что это ужасная идея.

— Переживаешь за меня?

— Переживаю за