Украинский гамбит. Война 2015 - Михаил Белозеров

— Ну а что ты?! Что ты?! — с вызовом спросил Игорь, выказывая тем самым презрение к его занятию, и стало ясно, что, если бы не приказ Маркова, он давно бы сделал ноги и подался бы в вольные стрелки. Похоже было, что по мере удаления от Маркова его приказы только слабели.

— Я ничего, — ответил Костя. — Но мы туда не поедем. Хочешь, иди сам.

— И пойду! — заявил Игорь, но из машины почему-то не вылез. — А ты виноват будешь!

Костя пристально посмотрел на Игоря. Глаза у него были мутные и дикие, как у весеннего бычка.

— Ну ладно, — сказал Костя, — пошутили и хватит. Мы едем в Петрополь!

— А чего в Петрополе?.. — казалось, Игорь постарался скрыть удивление, но глаза невольно выпучил и заодно мотнул косичкой. — Все равно там ничего интересного нет!

— Броневой форт Петрополь на переднем крае. Так что у тебя будет шанс отличиться хоть сто тысяч раз.

О Петрополе Косте рассказал Вяткин. Костя и сам слышал об этой древней крепости, основанной еще Петром Первым для защиты Дикой степи, и где-то в глубине души надеялся рано или поздно туда попасть. Теперь он был более-менее близок к цели.

— Ну-у-у… — нехотя отозвался Игорь и уперто повторил, показывая зубы: — Все равно там ничего интересного нет!

Но сказал он это уже не так уверенно.

Костя, который уже вздохнул было с облегчением, снова повернулся к нему, чтобы найти новый аргумент в свою пользу.

— А я здесь все детство провела… — вдруг спокойно-спокойно произнесла Завета.

Это прозвучало так, словно она не прочь была примирить всех, кто находился в машине. По крайней мере, Косте так показалось. Она посмотрела на него, он — на нее. И вдруг она покраснела. Костя отвел взгляд, не веря своим глазам, опять ему показалось, что она относится к нему с непонятной симпатией. Черт! — разозлился он, не буду думать о ней! Я не нравлюсь таким женщинам по определению. То, что произошло между нами в большом и красивом доме, как будто произошло совсем не со мной, а с кем-то другим. Не создан я для разгульной жизни. Не умею я обманывать женщин, стыдно становится. Может, я загадываю слишком далеко? А надо жить проще, одним днем или даже одним мгновением.

— Что, прямо вот здесь? — Костя через силы кивнул на вишневые, яблоневые и абрикосовые сады, тянущиеся перед хутором Широким.

— Да, вот прямо здесь. У меня дед агроном. Он за этими садами ухаживал, а жили мы в Широком.

— Вот откуда ты… — произнес Костя и загляделся на раскинувшиеся со всех сторон сады, которые, несмотря на войну, знай себе цвели буйно и весело бело-розовыми красками.

Где-то далеко-далеко, наверное в центре города, перекатывая две заунывные ноты, завыли сирены. Стаи птиц взлетели и понеслись прочь, пропав на мгновение за дымами. Косте сделалось не по себе, словно они в этом белом «ниссане» были видны со всех сторон. Это означало, что пора сваливать. Сашка высунулся в окно и доложил:

— Ничего не видно.

Сирены по-прежнему надрывались.

— Хорошо, — вдруг сказал Игорь, пряча зубы, и убрал руку с руля. — Поехали в этот твой Петрополь, если он, конечно, в самом деле броневой.

Однако он всем своим видом показал, что если в этом самом Петрополе будет скучно, как в детской песочнице, то он имеет полное моральное право уйти как минимум в хутор Широкий или вообще куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих нежных журналистов, которые даже стрелять не умеют и тактики боя не знают, а горазды только болтать в камеру. Таким образом он выказывал полное презрение к тому делу, которым они занимались. Но это была уже психология, а Косте надоело в ней копаться, потому что он устал быть с Игорем Божко настороже.

— Ну и ладушки, — примирительно сказал он, вставляя ключ в замок зажигания.

Сашка Тулупов громко выдохнул и задышал ровнее. Костя покосился на него. Ну ладно, он-то по младости лет не понимает, но Божко?! В данной ситуации его никто и ничего не смогло бы остановить. Нет ничего хуже бунта на корабле. Однако Костя, хоть убей, так и не понял причины этого бунта. Не из-за Елизаветы же, в самом деле, весь сыр-бор? Есть дела поважнее, чем женщины, хотя с этим и трудно примириться. Рано или поздно женщины отходят на второй план, а главное для мужчины — это его дело.

Костя завел мотор, и они взлетели на бугор, чтобы оказаться в районе Мирного. До Боссе было рукой подать. Окна домов блестели в лучах восходящего солнца.

Их пару раз останавливали, но, увидев документы московского телевидения, пропускали беспрепятственно и долго с надеждой смотрели вслед. Некоторые, завидуя, думали: «Покатаются и уедут в свою Москву, а мы останемся один на один с подступившей силой. И что нам делать? Нет власти, нет надежды, нет будущего. Одна надежда на Россию, которая возьмет нас под свое крыло».

* * *

Улица Куприна неожиданно закончилась огромным терриконом, засаженным акацией, с однообразными крышами гаражей и оврагами, разбегающимися в сторону Кальмиуса, где темнел лес. Небо было расчерчено стремительными облаками, что казалось Косте дурным знаком. Зря мы едем в Петрополь, думал он, ох зря, и мельком взглянул на Божко, который, охваченный желанием увидеть легендарную крепость, глядел за реку во все глаза. Сашка Тулупов тоже подпрыгивал от нетерпения, как на гвоздях. Отступать было поздно. Божко с ума сойдет, подумал Костя, если поездка не оправдает его надежд. Тогда бунта с кровавыми последствиями точно не избежать. Впервые Костя пожалел, что связался с ним. Марков настоял, ничего не попишешь, подумал он. Должно быть, он хотел его убрать подальше от реальной опасности, чтобы сохранить ему жизнь. Игорь это понял и бесится. Хотя кто его знает? Может, он всегда такой — неустроенный внутри себя? Что-то ищет в своей метафизике и не может найти, поэтому и дикий, как зверь. Чужая душа потемки.

Даже сверху река почти не была видна. Она петляла гораздо дальше, в низине, среди зарослей ив и тополей, и только по голубоватому блеску можно было понять, где она течет — большая, полноводная, широкая, прикрывающая город огромным полукольцом с юга, севера и запада.

Костя объехал террикон с тыла, аккуратно свернул на второстепенную дорогу, которая через десять минут вообще превратилась в грунтовую, разбитую вдобавок танками и тягачами. Почва из красно-желтой от породы террикона постепенно стала песчаной. Яркая весенняя трава на обочинах была обильно припорошена рыжей пылью. Затем начался сосново-еловый лес с огромными буграми. Эти бугры, засыпанные иголками, явно носили искусственный характер, и Костя, осторожно ведя машину, за каждым из них ожидал как минимум засады. Но бугры кончились так же резко, как и начались, и дорога стала прямой и ровной. Корабельные сосны казались такими высокими, что царапали небо. Воздух сделался густым, как сироп, и пахучим, как оттаявшая с мороза новогодняя елка.

— Говорят, здесь во время войны наши стояли, — произнесла Завета. — А грибов здесь сколько!

Но ей никто не ответил из-за напряженной тишины, царившей вокруг, и дальше ехали молча, только Игорь сказал: