Подмосковье. Парадокс Рузы - Ольга Баумгертнер

– Вот гад. – Абрамов, не видя иного варианта, разрядил винтовку еще раз в голову Борового.

Тот пошатнулся, брызнули из затылка черные фонтанчики. Но пули его так и не остановили. Он запустил руку в контейнер, один за другим вытаскивая артефакты, проглотил все шесть камней. Включая тот самый, черный, который Иван уже извлекал из его желудка во время операции. На Абрамова накатил такой ужас, как будто перед ним кто-то нажал кнопку, взрывающую атомную бомбу.

– Уходим отсюда к чертовой матери! Живо!

Они рванули вбок от хранилища, рискнув на пару мгновений остаться без прикрытия. В воздухе тут же засвистели пули, но все благополучно добежали до трансформаторной будки. Абрамов обернулся и посмотрел в сторону Борового. Тот стоял, щурясь от падавшего на него солнца, проглянувшего сквозь тучи. Бандиты, видимо, тоже были заворожены зрелищем и перестали стрелять. А у бывшего директора затянулись и исчезли аккуратные дырочки во лбу, которые ему сделал минуту назад Иван. На глазах рассасывался шов, сделанный на вскрытии. Темная кожа покойника светлела, приобретала здоровый оттенок. Боровой вдруг раскинул в стороны руки и выкрикнул громко, протяжно, закрыв глаза, словно в экстазе:

– Жииивуууу!

И тут пахнуло озоном. Вокруг Борового заплясала сеть тоненьких голубых молний, но тот, казалось, не замечал этого.

– Дальше, дальше! – очнувшись, заорал Абрамов.

Все внутри него буквально вопило о том, что сейчас случится что-то ужасное, непоправимое. Против чего у них не имелось никакой защиты. Они помчались прочь сломя голову.

– В овраг! Бежим в овраг! – осенило полковника.

Они ломанулись с асфальтовой дорожки через лесок. Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят. Иван считал секунды. Ветки кустарников нещадно хлестали бойцов, но они бежали, не разбирая дороги. Где-то правее мелькнули среди деревьев ярко-зеленые перила моста, переброшенного через овраг.

И тут позади громыхнуло. Иван прыгал последним, когда их накрыло взрывной волной. Военные покатились вниз по крутому склону, ломая кустарник. А небо над ними наполнилось шипением и молниями. Грохот стоял такой, что люди лежали на дне узкой глубокой балки, зажав уши руками, и это абсолютно не спасало. Звук волнами бил в грудь, от него вибрировало все тело. Земля мелко тряслась, как в конвульсиях. Иван увидел, как в овраг рухнул мост. А следом начал обваливаться противоположный склон.

Вдруг заболели легкие. Военные хватали ртами воздух, точно выброшенные на берег рыбы. Абрамов понял, что вокруг них исчез кислород. Воздух сделался разреженным, как на большой высоте. В какой-то миг показалось, что они оказались в вакууме: все звуки исчезли, и в небе над ними уже беззвучно продолжали лупить молнии сумасшедших размеров.

Прошло пять секунд, и тишина вновь взорвалась от грохота, треска и шипения. В лица бойцов больно ударил поток воздуха. Люди наконец смогли дышать. Над ними через балку полетели сорванные с деревьев листья, ветки, а потом и выдранные с корнем стволы. Военных тоже потянуло прочь, словно их засасывал невидимый смерч.

– Прижаться к земле, плотно! Держаться! – проорал Абрамов, надеясь, что его услышат.

Но двоих офицеров все-таки оторвало, унесло по воздуху.

Небо потемнело, словно солнце выключили. Заплясала в черноте странная желтая Аврора. От ярких всполохов шел тошнотворный звук, от которого пульс стеклянными молоточками ударял в виски и от которого становилось настолько тревожно, что от накатившего ощущения безнадежности хотелось выть.

Абрамов, обхвативший рукой корень дерева, торчащий из склона оврага, прикусил до боли губу и зажал уши, наблюдая за развернувшимся над ними адом.

Сверху посыпался черный снег. Он падал на кожу, обжигал. Люди закрыли лица платками. Иван отрешенно думал: «Что, интересно, мы увидим на месте госпиталя и прочих построек Института, если все-таки выберемся отсюда живыми? А может быть, эта аномальная ночь никогда уже не прекратится. Вдруг нет уже привычного мира. Всего лишь одна крошечная ошибка, недосмотр – и нет больше ни Герцена, ни Подмосковья, ни страны, ни целой планеты. Черная дыра. Одна сплошная аномалия. Существование которой нельзя объяснить ни логикой, ни законами физики».

Снова тряхнуло. Земля стала уезжать из-под ног, осыпаться. У Абрамова появилось странное ощущение, что он должен куда-то провалиться, но его, наоборот, приподняло в воздух. В лицо полетели комья, сор, ветки. Снова нечем стало дышать. Огромное дерево, в чей корень он вцепился, вырвало как травинку, повлекло в небо. Иван успел выпустить корень, и его, совершенно сейчас беспомощного человека, словно лишний балласт, швырнуло обратно. Впечатало в рыхлую землю.

В сознание ворвались пожарные сирены. А еще – запах озона, развороченной земли и пепла. Черноту незаметно сменила лазурь. Иван понял, что лежит на спине и смотрит в расчистившееся, без единого облачка небо, такое глубокое, что ему показалось, что он сейчас упадет туда. Закружилась голова, пальцы судорожно попытались вцепиться хоть во что-то. Вместо этого Абрамов набрал полные горсти земли.

– Твою ж мать, – прошипел он от боли.

От движения он наконец почувствовал тело. Его ломило так, будто Иван три дня подряд не вылезал с занятий по силовой тренировке. Абрамов сел, с него посыпалась земля. Балка была наполовину засыпана обвалившимися склонами оврага. Неподалеку лежали без движения пять человек из отдела службы безопасности. Подобравшись к ним на карачках, Иван проверил пульс, обнаружил что двое живы. Потом долго сидел перед Васнецовым. Помощник полковника бездумно смотрел в небо. Шея его была повернута под неестественным углом. Абрамов закрыл лицо руками, потер его, до боли кусая губы. Потом, вернувшись к живым, привел их в чувство, убедился, что с ними все в порядке. И только после этого рискнул выбраться из оврага.

Иван застыл на самом краю, оглядывая представшую перед ним картину. Бывшего санатория Герцена, а ныне Рузского филиала Института, больше не существовало. От главного корпуса госпиталя остался только фундамент. На месте лаборатории, хранилища, здания отдела безопасности и прочих построек зияла огромная воронка, метров сто в диаметре. Насколько глубокая, Абрамов со своего места не видел. Леса вокруг воронки в радиусе двухсот метров не было. А еще на полкилометра дальше лежали поваленные деревья. Ивану вспомнились архивные фотографии с места падения Тунгусского метеорита. Только тут деревья улеглись аккурат кругом, верхушками в направлении эпицентра. Со стороны КПП к краю воронки подобрались пожарные машины. Суетились рядом с пожарниками какие-то люди.

– Ну вы-то еще туда не лезьте только, – пробормотал полковник.

Он, прихрамывая, пробираясь через бурелом, направился к ним. У края воронки остановился, с опаской заглянул вниз. «Так и есть, – констатировал он мысленно. – На дне лежит черный плоский блин, около метра в диаметре. И, наверное, не убрать его отсюда уже никакими подъемными кранами. Сколько всего в себя засосала аномалия – не сосчитать. Один госпиталь чего стоит. А люди… И людей тоже, перемолола, запечатала в себе». Ему захотелось заорать от собственной неспособности что-либо поменять, но сил не было. Он уселся на самом краю, глядя на черный блин, как на опасный омут. Иван мог только многократно перебирать в уме варианты развития событий, пытался понять, где он допустил ошибку, в каких обстоятельствах стоило поступить по-иному, при этом осознавая, насколько все это сейчас бесполезно.