Подмосковье. Парадокс Рузы - Ольга Баумгертнер

– Ваня? – тихо повторил Лазарев.

– Ничего от Института не осталось, Дмитрий Владимирович, – сказал наконец Абрамов. – На месте хранилища – воронка диаметром сто метров, лес повалило на полкилометра в округе. Хорошо хоть поселок цел остался. Кто в госпитале в ночную накануне дежурил и дома отсыпался, тем повезло. Остальные…

Иван прикусил губу. Лазарев молчал, убитый новостями.

– Как вы нас нашли, товарищ полковник? – спросил Богданов.

– Я, как понял, что больше угрозы нет, взял сталкера в проводники и за вами в Зону, вытаскивать. Опоздать боялся. По следам дошли до Гидроузла, а там пришлось правду у тамошних вытрясать. Наш «разговорчивый» поведал, как они к нему прибились? Нет? Ну так я расскажу. Не понравилось ему, что за ним охотятся, так он придумал, как их наказать. Сдал в можайскую группировку, чтобы они на своей шкуре узнали, как быть сталкерами-рабами. Вот они и трудились для банды, по Зоне стали их водить безопасными тропами. В Герцена провели… Ну а тех, кто осознал свою вину, Немой благородно простил. Не видели же они, как он камни таскает, думали, что он их обманывает и секретом делиться не хочет. Он их к Гиблому озеру сводил, продемонстрировал. Те прониклись и теперь Хозяином Зоны зовут. Так что половина бедолаг – рабы, половина – сектанты. А вот тебе, Александр Озеров, придется за все ответить и посидеть придется долго.

– Ваня… – начал Лазарев и смолк.

– Что-то хотите возразить? – спросил Абрамов.

Профессор опять стащил с носа очки, растерянно поискал платок и не нашел.

– Это он, Ваня… Он задает излечивающие свойства артефактам, – едва слышно пояснил Дмитрий Владимирович. – Он сам аномалия…

Иван нахмурился, но взгляда от Немого на профессора не перевел.

– Так вы теперь его из-за этого неприкосновенным, что ли, собираетесь сделать? – процедил сквозь зубы полковник. – Нет уж. Придется ему ответить по заслугам. И пропади пропадом ваши артефакты.

От одной только мысли, что профессор надумал оставить Немого на свободе, ради науки, ради того, чтобы заполучить в свое распоряжение излечивающий «инструмент», панацею от всех болезней, да еще и воскрешающий подлецов типа Борового, Абрамова едва не разорвало от ярости, и он понял, что скорее нажмет курок, чем позволит подобное профессору.

Зарубин, хмурясь, следил за Иваном, а потом заметил, что руки Немой уже не держит в карманах брюк, стоит, сжав кулаки. А в них, без сомнения, были зажаты мелкие драгоценные камушки. «Даже если пуля Абрамова окажется быстрее, – просчитывал варианты развития событий Захар, – Сашка успеет метнуть горсти в нас. И будет тут в ангаре еще одно светопреставление – с трубами и трупами. Потому что не может жить Немой вне Зоны и никому не позволит отнять свободу».

– Иван, опусти винтовку, – негромко попросил Захар. – Хуже только сделаешь. Всем, но не ему.

– Чего так, Захар Викторович? – поинтересовался Абрамов.

– Ты застал исчезновение бандита?

– Убийство я видел, Захар. Даже если пострадавший был бандитом.

– У Александра Дмитриевича полные горсти таких убийственных камней. Как метко ты ни выстрелишь, все равно в нас полетят.

Зарубин следил за Немым. Тот вздрогнул, когда его назвали полным именем, но взгляда от Абрамова не отвел.

– Отчество откуда прознал? – спросил Иван. – Не было же в деле.

– Да так, вспомнил, что пересекались мы уже, – сказал Захар. – Давно, когда Зона поглотила Рузу. А потом еще повторно через лет семь… Да и Дмитрий Владимирович знает его хорошо. Знал…

Лазарев миг с непониманием смотрел на Захара, потом его взгляд метнулся к Немому. Профессор резко поднялся с трубы, на которой до сих пор сидел, от слов Зарубина его затрясло.

– Сашка? – выдохнул Дмитрий Владимирович. – Сашка?!

Захар заметил, как, словно преодолев самого себя, Немой сунул руки в карманы, опуская в них горсти кристаллов и отводя взгляд в пол. Взор Зарубина метнулся к Абрамову. Понял ли тот или нет? Иван все еще смотрел на Немого через прицел. На лице полковника промелькнуло удивление, но палец уже давил на курок. Звук выстрела в железном гулком ангаре оглушил. У Захара все внутри оборвалось. И единственное, о чем он мог думать сейчас, что на пол, усеянный черными дисками-монетками, упал Сашка Лазарев, а не Немой, готовый пойти на все, переступивший через все возможные моральные принципы. Словно слова Зарубина вернули сталкера на мгновение в прошлое, заставили вспомнить, кто он есть на самом деле, сделали его человеком.

– Сашка! – закричал профессор так же отчаянно, как двадцать три года назад, когда оставлял смертельно раненного сына в Зоне.

Зарубин схватил Дмитрия Владимировича за плечо, удержал.

– Майор, помоги!

Богданов вцепился в другое плечо профессора.

Лазарев рвался к сыну. Все повторялось, как много лет назад. Как жуткое дежавю. Как в кошмарных снах, мучивших профессора годами. Когда происходило то, чего он не мог избежать, чего не мог изменить. И оставалось только вырываться и кричать от бессилия, когда душу выворачивало и сжигало дотла, словно он попал в какой-то особенный персональный ад. Но еще хуже было из-за чувства вины: опять не доглядел, не догадался, не предвидел, подвел к запретной черте, после пересечения которой нет возврата. Не узнал…

В итоге, совсем раздавленный горем, профессор обмяк в руках Богданова и Зарубина.

Захар увидел, что над Немым, опустив винтовку, стоит Абрамов, смотрит с непонятными чувствами на убитого им сталкера. Так, словно не знал того никогда. Иван нахмурился, покачал головой и, ни на кого ни глядя, вышел вон.

– Проститься дайте, – выдохнул едва слышно Лазарев. – Хоть сейчас, хоть спустя столько лет…

– Нельзя, Дмитрий Владимирович. – Зарубин крепче сжал профессору плечо. – Он сказал, что артефакты срабатывают от прикосновения. Нельзя его трогать. Иначе все тут сгинем. Простите.

Они вышли из ангара.

Дождь прекратился, по небу ветер гнал низкие серые тучи. Через прорехи в них блеклое солнце бросало в землю Зоны, точно в мишень, бронзовые копья.

И лишь там, где когда-то находилось Рузское водохранилище, там, где лежала самая страшная аномалия Рузы, там, где остались лежать смертоносные артефакты, по-прежнему висела завеса серого непроницаемого тумана. Тумана, поглотившего, как кракен, свою опасную добычу.