Дурные дороги - Эли Фрей

– Ты говогила, что, возможно, будет еще одна благотвогительная акция, если я не буду тупить. Так вот, мы снова в поле, и я не туплю.

– Я передумала. Не будет.

– Но ты не можешь так со мной поступить! Дать в пегвый газ попгобовать экзотический фгукт… Скажем, мангустин, подсадить меня на чегтовы мангустины, а потом забгать все себе и жадничать! И есть мангустины одной! Пгошу, давай вместе их есть!

– Я не ем мангустины одна!

– Тогда значит… Ты ешь их с кем-то дгугим!

– Я ни с кем не ем мангустины!

– Но если их никто не будет есть… Они будут пгосто лежать и от вгемени скукожатся и протухнут!

Я ударила Тошку ладонью по уху.

– Ай!

– Мои мангустины не скукожатся и не протухнут!

– Давай вместе их есть!

– Но я не хочу.

– Как можно не хотеть мангустины? Они обалденные!

– Если ты не заткнешься, я еще раз тебя ударю!

Он обиженно засопел и отвернулся на другой бок.

* * *

Утром мы доверху забили рюкзаки кукурузой и пошли по людному пляжу.

– Горячая кукуруза! Пахлава медовая! ― Навстречу шел грузный человек в потной футболке и с огромным контейнером в руках.

– Сова, у меня созгел новый бизнес-план. ― Тошка обвел взглядом тюленеподобных отдыхающих.

Мы дошли до конца пляжа, где берег преграждала отвесная скала. Людей тут не было из-за множества валунов в море и на берегу, и мы решили остановиться. На вершине скалы росли сосны, а внизу на берегу валялось много сухих веток. Мы быстро разожгли костер, сварили в котелке кукурузу и приступили к воплощению «бизнес-плана».

– Гогячая кукугуза! Всего согок гублей! ― кричал Тошка.

Мы шли по пляжу с холщовой сумкой, которую Тошка прихватил из дома на всякий случай. Сумка была доверху набита вареной кукурузой. Цена у нас была ниже, чем у конкурентов, которые продавали ее по полтиннику. Сначала мы обслуживали только окраину пляжа, но потом решили сунуться в забитый центр, который был просто лакомым кусочком.

Мы тут же пожалели об этом. Злобный конкурент с ведром в руке, увидев нас, что-то яростно крикнул и помахал в воздухе початком кукурузы.

– Чего он хочет? ― спросила я.

– Может, спгосить, как пгойти в библиотеку?

Продавец побагровел, сжал кулаки и с суровым видом двинулся в нашу сторону.

– Не похоже, что ему нужна библиотека, ― сказала я, и мы дали деру.

Нам вслед полетело пустое ведро.

Мы вернулись на окраину, где было поменьше людей, зато действовали законы свободной торговли. За день мы продали все, что у нас было. Прибыль составила тысячу двести рублей.

Мы купили арбуз и растянулись на берегу. Я откусывала сочную красную мякоть. Посмотрела на Тошку, который совсем уткнулся в свой кусок, и хихикнула.

– Что? ― Он поднял голову. С волос и ушей капал сок.

– Ничего, просто смешно.

Два дня мы купались, загорали, торговали кукурузой. Готовили на костре на берегу. Кожа всегда была соленая, песок проникал везде ― прятался между пальцами, застревал в волосах и ушах.

– Надо в следующий газ найти галечный пляж, ― недовольно сказал Тошка.

Друг загорел. На фоне темной кожи зубы и белки глаз казались ослепительно белыми. Волосы выгорели. Наверное, я тоже загорела, но я давно не смотрелась в зеркало, у меня его просто не было.

Я знаю, что после того дня в «Елочках» я почти не упоминала о себе как об убийце… Как будто это больше не беспокоило меня. Это не так. В нашем с Тошкой приключении я часто думала об этом. «Убийца, убийца», ― шептала я, лежа на железном полу грузового вагона. На горячем песке у моря. В сырых заброшках.

Каково это ― быть убийцей? Должна ли меня мучить совесть? Ведь убийство ― тяжелый грех. Мне снилось лицо Ржавого. В моих кошмарах я снова убивала его, раз за разом обрушивала на его голову биту. Это были страшные сны, тяжелые, давящие. Бритоголовые парни и бойцовские собаки стали моим вечным триггером. Когда я видела их на улице, я опускала голову или отворачивалась. Прятала лицо.

Если я замечала, что кто-то смотрит на меня, горло сразу сжималось. Ноги дрожали ― хотелось бежать. Иногда в нашем путешествии незнакомые парни подходили ко мне, чтобы познакомиться. Если у них были короткие стрижки, у меня кровь стыла в жилах, а уж если закатанные джинсы, то я была близка к инфаркту. Я старалась отказывать с безмятежным видом, а сама мысленно успокаивала себя. Спокойно, девочка. Он пришел не за тобой.

Вот как называется мой страх: «Однажды они придут за тобой, чтобы наказать». Мысль не давала мне покоя и не будет давать долгие-долгие годы. Мое наказание. Тюрьма, где я сама заперла себя пожизненно. Я истязала себя ужасами: что, если Руслан все же сказал бонам правду? Если они узнали, куда я направилась, и идут по моим следам…

Так я и жила в своей собственной камере со стенами из страха, вины и стыда. Но само осознание убийства так и не пришло. Я помнила очень хорошо: и как я стояла, и как держала биту, и звук удара, и кровь. Но не от этого руки тряслись и накатывала тошнота. Это просто воспоминания… Ужас овладевал мной, когда я думала о том, что однажды за мной придут…

И мои опасения окажутся не беспочвенными. Сколько бы я ни бежала от прошлого, оно все равно догонит меня и столкнет с моими страхами лоб в лоб.

Однажды они придут за мной, чтобы наказать.

На второй день вечером недалеко от нашего места к берегу подъехал старенький советский микроавтобус. Подойдя ближе, я разглядела на лобовом стекле табличку с указанием маршрута.

Из микроавтобуса доносился бодрый рок. Открылись двери, и двое парней лет восемнадцати в обрезанных джинсах и черных безрукавках вывалились из салона на песок и прыснули со смеху. Следом из автобуса вышли две девушки, одна со светлыми кудряшками до плеч, вторая с длинными прямыми волосами цвета смолы. Из водительской двери появился парень, здоровенный как шкаф, ― на вид он казался гораздо старше двоих на песке. Заметив, что я изучаю компанию, он помахал рукой. Я помахала в ответ.

– Когда уходит ваш автобус? ― спросила я. ― Подбросите до Лос-Анджелеса?

– Конечно, подбросим. Отправка через десять минут. ― Он подмигнул мне.

Девушки обратили на меня внимание. Светловолосая кудряшка подошла ко мне.

– Привет! Ну и жара. Пива хочешь? Холодное!

– Привет! Не откажусь.