Разрешите влюбиться - Елена Сокол

— Привет. — Поздоровалась я, отпуская Олину руку.

Подруга пошатнулась, но на ногах устояла. И тут же нацепила на лицо слегка испуганную улыбку.

— Привет. — Кивнул Кирилл. — Константин Евгеньевич там. — Указал в другой угол зала.

— Да… мы видели. — Замешкалась я. — Просто…

Вот же влипла. Потянула подругу знакомиться с парнем, который ей нравится, и забыла, что сама от волнения редко когда могу связать хотя бы пару слов. Да еще и она сама — стояла сейчас рядом со мной, как замороженная, и увлеченно разглядывала капельки пота, стекающие по его груди. Будто сосчитать их собиралась и теперь что-то складывала в уме или умножала.

— Я просто хотела сказать тебе спасибо. — Вырвалось у меня. — Да. Спасибо за то, что ты за меня заступился. Тогда, на вечеринке.

— А, это. — Брюнет нахмурился. — Ерунда.

— Ага. — Проблеяла я, продолжая судорожно придумывать, о чем бы поговорить дальше.

— Да-да. — Вступила Оля и, поняв всю неловкость диалога, вдруг замолчала.

— Мм? — Уставился на нее Кирилл.

Прямо театр абсурда.

— Ты… — Она крепче сжала сумку, висевшую на плече. — Ты профессионально занимаешься или так, для себя?

Леманн не спешил отвечать. Сначала заинтересованно оглядел ее, а затем уже произнес:

— Чтобы быть в форме.

— Вау… — С придыханием ответила подруга, а затем, выпрямившись, прочистила горло и добавила: — В смысле, это хорошо. Даже очень. Э… замечательно.

Кирилл молчал. Видимо, не знал, что еще добавить к такой содержательной речи. И мы тоже молчали. Оля уже побагровела от смущения, а у меня, кажется, язык перестал слушаться.

— Хочешь попробовать? — Спросил парень.

Снял одну перчатку и протянул Оле.

— Кто? Я? — Она будто отрезвела.

— Хочет, конечно! — Вступила я.

— Я… — Но Кирилл уже стоял рядом с ней и помогал надевать перчатки.

— А зачем у тебя руки перебинтованы? — Каким-то неестественно высоким голоском пропищала Еремеева.

— Ну, — продолжая устраивать на ее руках свое снаряжение, проговорил Леманн, — боксеры обычно бинтуют руки для того, чтобы снизить риск травмирования кистей. Груша ведь тяжелая. Да и соперник в спарринге бьет не понарошку. Кроме этого, бинты впитывают пот. А, значит, перчатки останутся внутри сухими и прослужат дольше.

— Здорово… — Разглядывая свои руки, выдохнула Ольга.

— Вставай сюда. — Он подвел ее к снаряду, а сам встал сзади и немного сбоку, показывая, как нужно ударять. — Держи руку вот так. Да не так. Ты же не цветы на первое сентября несешь, переверни кулак, а то запястье сломаешь.

Он рассмеялся, звонко и низко, и от меня не укрылся восхищенный взгляд, который бросила на него подруга.

— А теперь бей. — Скомандовал Кирилл. — Не бойся, бей сильнее.

— Ого! Да она тяжелая, как мешок с песком.

— Конечно. Тяжелая. Будь внимательна, сильно ударишь, она быстро вернется и собьет тебя с ног.

Парень поправлял ее стойку, руки, поддерживал, направлял, подсказывал, и я видела, в какой восторг приходит подруга уже не от самого парня, а от того, чем она сейчас занимается.

— Класс! — Взвизгнула Оля. — На! Так тебе! Получай!

— Осторожней, боец, — улыбнулся Кирилл, пытаясь контролировать процесс. — Занятия с грушей тренируют выносливость, скорость, точность. Помогают в бою рассчитывать время. — Он подхватил едва не упавшую Ольгу на руки: — Вот. Видишь, она сдачу дает. Хорошо, что ты не на каблуках. В следующий раз приходи в подходящей одежде. — Помог ей снова встать на ноги. — Давай, бей еще. Как тебя?

— Оля…

Контакт глазами явно затянулся дольше положенного, и парень получил от груши тычок в плечо.

— Ух… — Рассмеялся Леманн.

— Я за тебя отомщу, — рассмеялась Оля, бросаясь на снаряд с кулаками.

Я развернулась и наткнулась на дядю. Он наблюдал за происходящим с улыбкой на лице:

— Этот парень отбирает у меня хлеб.

Я обняла его, уткнувшись во влажную рубашку носом.

— Не ругай его, это все случайно вышло.

— Даже не собирался. — Дядя Костя погладил меня по спине. — Первый раз за последний год вижу, как Кирилл улыбается. Это дорогого стоит. — Он отстранился и посмотрел мне в лицо. А затем недовольно констатировал: — Настька, ты хоть иногда спишь?

— А что такое? — Я заморгала. — Сплю, конечно. Правда, не так много, как хотелось бы, но с учебой разве расслабишься?

— Да мне Лена Викторовна уже рассказала, как ты пашешь. Насть. — Он убрал мои волосы за уши. — Так же нельзя. Я тебе давно говорю, брось ты свои подработки, что-нибудь придумаем. И переезжай ко мне.

— От тебя до больницы далеко.

— Ну, и что.

— Я хочу быть полезной. И мне нравится помогать в отделении. И я привыкла в общаге с девочками.

— Хорошо. — Вздохнул он, целуя меня в лоб. — Сегодня я пойду к Веронике. Ладно? А ты отдохни.

— Ладно. Но только потому, что у меня сегодня выходной.

— Как она там, кстати?

Мне больно сдавило грудь. Фраза «без изменений» резала сердце, будто ножом.

— Хорошо. Вчера постригла ей ногти… — К горлу подкатил большой ком, не могла больше ничего добавить. Мне словно воздуха не хватало для элементарного вдоха.

— Ладно. Идем. — Дядя Костя обнял меня за плечо и повел вдоль зала к двери тренерской. — Слушай, я тут хотел спросить…

— Спрашивай. — Шмыгнула носом я.

— Тот парень, который приходил в прошлый раз. С которым вы вместе мне ежа притащили.

— Роман. — Напомнила.

— Да, Рома. Вы… — Видимо, дядя собирался задать какой-то сильно неловкий вопрос, потому что наморщился и закусил губу.

— Можешь даже не беспокоиться. У нас ничего такого. — Отмахнулась я.

— Он тебе… нравится? — Родственник пожал плечами: — Ну, я же должен знать, переживать мне или нет.

— Временами да. Когда он бывает хорошим. А когда ведет себя, как напыщенный индюк… В любом случае, мне сейчас не до парней, и я не планирую с ним ничего такого. Мы просто учимся на параллельных курсах.

— Тогда замечательно. Я просто должен был тебя предупредить, — дядя Костя, открыл дверь тренерской, — что он ждет тебя здесь с обеда.

И втолкнул меня внутрь.

— А я пока закончу индивидуальную тренировку, меня ждут. — И дверь захлопнулась.

Мы остались одни.

Роман

Она выглянула из-за пелены волос и робко взглянула на меня. Это простое движение запустило все ту же странную химическую реакцию в моем организме: по венам побежал колкий мороз, затем он быстро превратился в жидкий огонь и накалился до запредельной температуры, тогда мозг перестал что-либо соображать и больше не мог отдавать команды моим конечностям.