Помни обо мне - Софья Подольская

в то время как принцесса ведет себя, словно капризный ребенок.

— Что? — удивление сделало глаза Эльги огромными.

И возможно, ему не стоило продолжать, но злость подгоняла не хуже тяжелого боцманского бича.

— Ты ведешь себя как…

Он все же сдержался. Смолчал, запирая обидные слова. Сделал вдох. Выдох. Еще вдох. И наконец, выдохнул, вложив в голос все свое разочарование:

— Мне стыдно за тебя, Эльга.

Горечь. И тяжесть в груди, словно кто-то запихнул туда якорь. Хотя, его ведь просили присмотреться. Присмотрелся. Теперь-то что?

— Что? — Эльга шевельнулась, моргнула, словно сбрасывая сеть долгого сна, и, кажется, на щеке появилась мокрая дорожка.

— Мне за тебя стыдно, сестра, — он и не знал, что может говорить так. Холодно. Властно. Тоном, каким отец, на его памяти, разговаривал иногда с придворными и почти всегда с Гизельдой. — Надеюсь, ты подумаешь над своим поведением. Мне не хотелось бы тебя наказывать.

Тем более он совершенно не представлял себе, как это сделать. Похоже, придется поговорить с крестной. Опять. Как будто мало было неприятностей с этой поездкой! И с Хильдериком поговорить, хотя, брат, если подумать хорошенько, предупреждал. Его ли вина, что Дарьен не услышал.

— Ты… Ты. Ты! Да как ты можешь!

От злости Эльга зажмурилась, как часто делала в детстве, только теперь это отчего-то не вызывало былого умиления. Ее голос звенел от обиды. Ярости. И ясно было, что сейчас беседовать с ней бесполезно. Да и Дарьен чувствовал, как терпение его, трудами мастера пусть тренированное, но все же не бесконечное, тает быстрее снежинки на кончике пальца.

— Как. Ты. Можешь?! — Эльга кричала, кулаками размазывала по щекам злые слезы. — Я принцесса Арморетты! Я твоя сестра! Как ты можешь встать на сторону какой-то девки, которая только и умеет, что тренькать на лютне и ноги…

— Эльга!

Хлесткий, как пощечина окрик заставил ее замолчать. Медленно, словно запястья вновь стягивала железная цепь, Дарьен развел руки, завел за спину и пальцы для верности переплел.

— Не знаю, где ты набралась этой дряни, — гнев клокотал в горле, делая жажду почти нестерпимой, — но чтобы я подобного больше не слышал. Возвращайся к себе. И следующие два дня я запрещаю тебе выходить из комнаты. Займись… вышивкой.

Эльга поднесла руку к горлу, дрожащие пальцы царапнули ткань и в следующий миг лицо ее вспыхнуло.

— Ненавижу! — она зло рванула с головы покров послушницы. — Ненавижу! — подошва туфельки втерла белоснежный лен в пол. — Ненавижу!

Последнее слово она выплюнула в лицо Дарьену. Задохнулась слезами и, прикусив кулак, бросилась к двери.

Глава 21

— Ненавижу!

Эльга зло пнула тяжелую дверь, которая, как и предыдущие две, оказалась заперта. Темнота пустынного коридора давила на плечи, и ее королевское высочество Эльга Лоретта вынуждена была признать очевидное: она заблудилась. Бежала не разбирая дороги пока не начала гореть грудь, и лишь тогда остановилась. Отдышалась. Вытерла словно засыпанные мелким песком глаза — они наверняка покраснели и придется объясняться с сестрой Марией-Луизой. А та всегда говорила, что истинно благородная дама не позволяет себе повышать голос. И говорить некоторые слова, которых Эльга все же не сказала, но собиралась же… И Дарьен! От мысли о брате вновь заныло в груди, а глаза обожгли высохшие было слезы.

Эльга всхлипнула, но дверь осталась предательски равнодушна к страданиям особы королевской крови. Возможно, стоило быть внимательнее и запомнить дорогу от комнаты Дарьена до своих покоев?

Глупости!

Эльга топнула, пытаясь заглушить неприятную мысль. И голос, такой отвратительно рассудительный, что иногда возникал в голове и давал совершенно глупые советы: подумать, не спешить, не давать воли гневу, усерднее относиться к занятиям, не отвечать на письмо виконта, таращившегося на нее всю утреннюю службу…

Глупости!

Эльга — принцесса Арморетты и будет делать так, как посчитает нужным! А вот запоминать расположение: комнат ли, провинций или даже целых стран, заканчивать письма или вышивки, носить свечи, как и веера, молитвенники, шкатулки и другие совершенно необходимые особе королевской крови вещи, — работа для прислуги и приближенных дам.

Эльга обернулась, но ни преданной, как собачонка, простушки Гавизы, ни старой няньки Берхед, ни одной из многочисленных воспитательниц, сменявшихся слишком быстро, чтобы возникла нужда запоминать их имена, ни горничных, безропотно сносивших капризы госпожи, рядом не оказалось. Даже Алана, чье присутствие и манера держаться раздражали Эльгу неимоверно, осталась где-то там. Рядом с Дарьеном.

Предатель!

В последний раз пнув непоколебимую, как стены Цитадели, дверь, Эльга развернулась и куда пристальнее осмотрела по-прежнему безжизненный коридор. Грязь, пыль и, кажется, кто-то из слуг не так давно позволил себе помочиться на старые камни. Пакость! Ее не должно быть в этом отвратительном месте. Да еще и в этом отвратительном, похожем на тряпку платье. Эльга — принцесса и всегда (всегда!) должна выглядеть безупречно. Как… Ее Величество!

Никогда она не называла королеву-регента иначе. Даже в мыслях.

Эльга почесала зудящее запястье, но тут же отдернула руку, задрала простую шерсть — какое унижение — хабита и тонкий лен нижней рубахи. Поднесла к глазам белеющею в темноте руку, но хвала Интруне, ни пятен, ни красноты, какая не пристала особам благородным. Да и кожа лица, несмотря на тяготы дороги, по-прежнему нежная, а волосы, пусть лишенные всяческих украшений и стянутые в простую почти крестьянскую косу, — густые и длинные. Золотые, как у отца. И глаза синие, как и подобает дочери дома Хлодиона. Вот только наряд… Даже подумать страшно, что сказала бы Ее Величество, увидь она ее, свою единственную дочь, принцессу крови, в… этом.

Как мог Хильдерик не прислать за ней кортеж? Как мог Дарьен заставить ее путешествовать, как какую-то простолюдинку, да еще и навязать компанию этой… жонглерки? А Ленард…

От взгляда, которым кузен смотрел на играющую Алану, хотелось шарахнуть о пол бокал из редкого цветного стекла. И лютню эту дурацкую заодно.

А ведь она никто! Ни имени, ни рода, ни титула!

И все же — мелькнула в голове предательская мысль — играла она виртуозно.

Глупости!

Кому интересно бренчание на лютне, если можно пригласить трувера! Решено! Когда Эльга вернется домой, она устроит собственный Праздник изящной любви. Или Пир вдохновенной поэзии? Над названием она подумает позже. По ее приглашению в Цитадель съедутся талантливейшие труверы Арморетты, а она будет судить их, облаченная в… Уж точно не в этой ужас!

Эльга с ненавистью дернула рукав хабита.