Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

казалось то, что Нордер-Галь внял моей просьбе. Я чувствовала его напряжение, усилие. Видела, как он сдерживал себя, ощущала это. Ради меня? Ради моих страхов? Я боялась в это поверить, потому что такая неожиданная милость рушила мое представление о нем. Я не верила, что чудовище может быть способно на нежность, но видела ее. И в груди билась едва ощутимая благодарность, которую я искренне хотела уничтожить. Придавить, как придавливают каблуком мокрицу на дороге. Она неуместна, Невозможна. Но память вновь и вновь напоминала о его руках, губах. Я вспоминала его запах, примешанный к острой свежести озона, тяжесть его тела, и между ног отдалось томительным потягиванием, которое вылилось теперь в болезненную резь. Будто прошлись острием ножа.

Я приподнялась на локтях, откинула одеяло и обнаружила несколько побуревших пятен. Даже усмехнулась: все, как положено… Наверняка Нордер-Галю меняет простыни его адъютант. Я бы не хотела, чтобы этот тощий мальчишка видел эти следы. Это стыдно. Нужно попросить таз и постирать.

Я поймала себя на мысли, что вновь рассуждаю с какой-то отстраненной практичностью.  Постирать простынь… разве может меня сейчас заботить такая бытовая глупость? Но меня вновь наполняло тихое отрешенное спокойствие, будто я была под воздействием успокоительных препаратов. Тем не менее, влияние жирного медика было исключено, иначе я не смогу объяснить тот эмоциональный всплеск, который был этой ночью. Будто другой человек, не я. Весь ужас заключался в том, что и сейчас, в эту самую минуту, я не узнавала себя. Создавалось впечатление, что мое естество разделили на две крайности, на два пограничных состояния. И оба словно приумножили и усугубили.

Я вспоминала, как касалась его кожи, шарила ладонями по спине, снова и снова чувствуя тонкую паутину шрамов. Не могла оторваться от этого ощущения. Оно завораживало, как перебирание волос, как просеивание между пальцев сухих зерен риса. Когда не понимаешь, зачем это делаешь, но не можешь оторваться, испытывая едва ли не психологическую ломку. Когда от этих странных действий внутри разливается пугающее удовлетворение. Даже сейчас я стиснула зубы и нервно сглотнула, вспоминая это ощущение. Сжала кулаки. Мучительно хотелось дотронуться вновь, еще и еще.

Нордер-Галь ненавидел эти шрамы. Старые, тонкие, белые. Изросшиеся, деформированные по мере того, как изменялось его тело. Они накладывались слой за слоем. Год за годом. Как причудливая эмаль на гончарном изделии. Почерк создателя — его отца.

Я не понимала, откуда знала это. С чего взяла, что у Нордер-Галя вообще когда-то был отец. Но все это отзывалось во мне такой непостижимой уверенностью, что не было места сомнению. Но еще удивительнее казалось то, что Нордер-Галь когда-то был  ребенком. Маленьким мальчиком, жившим своими детскими тревогами, которые прятал. Привязанным лишь к одному живому существу — своей огромной птице.

Я прислушалась: кажется, Пруста в каюте не было. Я будто чувствовала эту пустоту. Лишь слышалось упругое шуршание перьев — проклятый монстр чистился, вероятно, на своем насесте.

Хотелось выйти из этой комнаты, расширить пространство. Я будто задыхалась. Я поднялась, морщась от ломоты в теле. Болела кожа, вся поверхность. Будто искры электричества, охватывающие ночью мое тело, оставили сплошной синяк. Я подняла руку, коснулась запястья кончиками пальцев. Никаких  следов. Я оправила платье, обулась, медленно прошла вдоль стены, касаясь ладонью гладких деревянных панелей. Старалась двигаться как можно бесшумнее, чтобы не привлекать внимание Асурана. Совсем не хотелось вновь увидеть его кошмарные когти в опасной близости от моего лица. Я остановилась у того места, где был спрятан шкафчик. Прислушалась. Лишь упругий шелест перьев.

Я нажала на уголок панели, и створка мягко и бесшумно отошла. Я открыла пошире, вглядываясь в нутро. Что я хотела здесь найти? Сама не понимала. Колбы на месте не было. Лишь посередине стояла пустая подставка. Я всматривалась снова и снова, будто это было очень важно. Болезненный серый свет осеннего утра с трудом доползал до стены, а глубина проема будто пожирала его.

Мне вдруг показалось, что в дальней стенке виднеется горизонтальная щель. Похоже, еще одна дверца. Я засунула руку, пытаясь подковырнуть ногтем, встала на носки. Не удержалась, уцепилась за край. Подставка выпала, с грохотом покатилась по полу. Я повернулась, отыскивая глазами упавший предмет, но тут же услышала знакомый писк, биение крыльев. Присела на пол и закрыла руками лицо.

Я не сразу поняла, что ничего не происходит. Развела пальцы, подглядывая сквозь образовавшуюся щель. Асуран сидел на краю кровати прямо напротив меня, вцепившись страшными когтями в одеяло. И смотрел, вытягивая шею. Глянцевый клюв маячил в опасной близости. Зрачки в лимонных радужках стали крошечными, как игольное острие. Перилл повел головой и издал тихий клокочущий звук, похожий на рычание. Умолк, будто прислушивался и ждал ответа. Если бы он был человеком, я бы сказала, что он навострил уши. Но я понятия не имела, где уши у этого монстра. И не хотела знать. Хотела только одного — чтобы он улетел.

Я не шевелилась. Так же смотрела сквозь пальцы, с ужасом соображая, что стану делать, если он накинется. Но пока птица не проявляла агрессию. Я надеялась, что если буду сидеть истуканом, чудовище просто потеряет интерес и вернется на насест.

Асуран вновь издал осторожный звук, повел головой. Зрачки в желтых глазах увеличились и тут же снова уменьшились. Перья на макушке дрогнули, приподнялись, делая его взъерошенным и даже забавным. Он смотрел на меня, покручивал головой, тянул шею. Встрепенулся с характерным упругим звуком. Голова снова приобрела лоснящуюся гладкость, уменьшилась. Он выпрямился, расправил крылья, и, к моему ужасу, слетел на пол. Замер, разглядывая меня. Наконец, выбросил вперед разлапистую черную ногу с кошмарными когтями и пошел в мою сторону, цокая по стали настила.

Сердце пропускало удары. Я так и не могла решить, что делать: бежать или замереть. Он был слишком близко, а я едва ли смогла бы быть достаточно проворной. С каждым его шажком я теряла время, и вот его клюв уже коснулся моего согнутого колена, потерся о натянутый чулок. В горле пересохло, я с трудом сглотнула, борясь с соблазном отпрянуть. Нужно сидеть и не шевелиться. Я старалась даже не дышать.

Птица отстранилась, удивительно осмысленно посмотрела на меня снизу вверх. Асуран вновь потерся клювом о мое колено, замер, нагнув голову. Перья на шее оттопырились. Он снова едва слышно прорычал, будто о чем-то просил. Я вспомнила, как Нордер-Галь чесал птице затылок, запуская пальцы в черные перья, и как Асуран млел, закатывая глаза. На мгновение показалось, что перилл просит меня сделать то же самое.

Я осторожно отняла