Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

остается лишь два варианта: либо ее по каким-то невероятным обстоятельствам не было вовсе, либо ее убрали сознательно.

— Сделай запрос в Виссар. Если что-то было, то там осталось наверняка.

Абир-Тан с готовностью кивнул:

— Будет сделано незамедлительно. Ты помнишь, откуда он вообще взялся.

Я кивнул:

— Его представил архон.

Глава 23

Нордер-Галь вернулся, когда за окнами уже стемнело. Я никогда не видела его таким. Усталым, раздавленным. Он дошел до рабочего стола, опустился в кресло и откинулся на спинку, расстегивая пуговицы кителя неловкими пальцами. Даже взгляд был потухший, будто смотрел кто-то совсем другой.

Я открыто наблюдала за ним, стоя в дверях спальной. Была совершенно спокойной, потому что наир «спал» — я точно знала это. Асуран насторожился на своем насесте, прижал перья до глянцевой шелковой гладкости и тянул голову в сторону своего хозяина. Но осторожничал и молчал. Теперь я видела беспокойство птицы. Кажется, он чуял что-то неладное.

Я не понимала, как относиться к Асурану. Он ластился, как котенок, но потом набросился на этого бедного мальчика, которого прекрасно знал. Он чудом не выцарапал Прусту глаза. Я тогда так и сидела на полу, онемев. Просто смотрела, как острые когти рассекают кожу. Адъютант выбежал, ладонь была в крови, а птица осталась. Я приготовилась защищаться, уже прикидывала, как стянуть с кровати одеяло, чтобы изловчиться накрыть Асурана. Но он спланировал на пол и неспешно направился ко мне, выбрасывая черные ноги. Слегка растопырил перья, становясь просто огромным. Когда вот так приподнимала покровные перья Мимоза, бабушка говорила, что она «расчепушилась и стала похожей на тертый желток». Асуран тоже расчепушился, но напоминал, скорее, огромный ерш трубочиста.

В груди потеплело — я была очень рада, что помню такие мелочи. Слова, образы. Но они странно возникали в голове. Словно из марева. Будто я лежала под водой, на дне чистого озера, и смотрела, что творится на суше. Вроде бы видела, но не могла разобрать деталей. А временами будто резко всплывала и вдруг различала все удивительно четко и ясно. Порой меня посещало странное чувство, словно что-то я вижу впервые. Знакомое и одновременно незнакомое, удивительное. Словно взгляд под другим углом. Как картофельная кожура в том сне. Я будто наяву видела бабушкины руки, пергаментную желтоватую шкурку, подсвеченную солнцем. Я тогда искренне удивлялась.

Я вновь посмотрела на Нордер-Галя. Он не сводил с меня глаз. Но его веки казались тяжелыми, словно каменными. Будто ему приходилось прилагать усилия, чтобы держать их открытыми. Я отчетливо видела зрачки. Не маленькие и не большие. Издалека они сливались, и глаза казались совсем человеческими. В них не плескалось безумие, к которому я почти привыкла. Я осмелела, сделала пару медленных шагов в его сторону.

Мне вдруг показалось, будто я часто видела его таким. Усталым и хмурым. Знала, что в такие моменты ему ничего не нужно, кроме пары бокалов вина и сносного ужина. Это был совсем другой Нордер-Галь. Такой же двуличный, как его птица. Но я должна приручить обоих, и сейчас момент был самым подходящим.

Я подошла к столу, коснулась столешницы кончиками пальцев. Казалось, он удивился — глаза кольнули привычной искрой, но тут же погасли. Я заметила, как дрогнули ноздри. Он мог искать наир, сколько влезет — я ясно чувствовала, что его не было. Нордер-Галь будто успокоился, обмяк в кресле. Мне показалось, он и сам был этому рад.

Я медленно обогнула стол, легко касаясь полированного дерева кончиком пальца, остановилась в одном шаге. Он жадно смотрел на меня, ощупывал тяжелым взглядом, но я точно знала, что он не сорвется. Эта уверенность сидела во мне прочным стержнем.

— Ты устал?

Он напрягся, даже немного подался вперед. Зрачки сузились, и мне на миг показалось, что я сглупила, просчиталась. Видно, замешательство отразилось на моем лице и будто успокоило его. Взгляд вновь потяжелел.

— Если ты скажешь, где графин, я налью тебе вина. Мне кажется, сейчас нужно именно это.

Он ответил не сразу. Смотрел на меня с нескрываемым недоумением:

— Ты не обязана это делать, я не приказывал. Есть Пруст.

Я даже улыбнулась:

— Почему бы это не сделать мне?

Он с трудом сглотнул, я видела, как ходит кадык. Он указал на узкий шкаф у противоположной стены:

— Там. Графин и бокалы.

Я кивнула и направилась к шкафу, понимая, что он следит за каждым моим движением. Я достала полный графин, широкий бокал красного стекла на массивной узорной ножке. Поставила на стол, налила. Так, как видела в ресторане. Подала своей рукой.

Нордер-Галь принял бокал, накрыв мои пальцы своими, непривычно холодными. Он не отрывал от меня взгляд. Наконец, позволил убрать руку:

— Налей и себе.

Я взяла еще один бокал и плеснула на самое дно один глоток. Кажется, ему это не понравилось.

— Еще.

Я покачала головой:

— Вино всегда вгоняет меня в сон. Я выпью попозже, если можно.

Зрачки сузились. Он поджал губы.

— Если ты надеешься сбежать, когда я напьюсь, то я разочарую тебя — я не напьюсь.

Я подняла голову:

— И я разочарую тебя — я не сбегу.

Между нашими взглядами будто затрещало электрическое поле, и меня словно обдало кипятком — на миг показалось, что пробудился наир. Нордер-Галь тоже напрягся. Но через пару мгновений стало понятно, что нам обоим лишь почудилось.

Говорила ли я правду? Сама не знала. Я понимала, что он станет искать меня, как никого и никогда. И найдет. Это безумие. И я не смогла бы даже ответить, попробую ли вновь, если представится такая возможность.  Я понимала, что освободить меня могли лишь две вещи: либо его добрая воля, либо его смерть. И если я надеюсь на первое — побег только все окончательно испортит.

Нордер-Галь, наконец, отхлебнул вина.

— Пруст за дверью. Скажи ему, чтобы принес ужин.

Я кивнула, сделала несколько шагов, но остановилась и повернулась:

— Я могу сделать это сама?

Он вновь насторожился:

— Зачем?

— Просто сделать несколько лишних шагов, размять ноги. Я заперта в четырех стенах. И… так я сделаю хоть что-то. Я схожу с ума от безделья.

Он искал подвох в каждом слове. Но, видно, не находил. Наконец, кивнул:

— Пруст проводит тебя.

Я улыбнулась:

— Спасибо.

Прусту уже зашили лицо. Я старалась не смотреть, но, все равно, то и дело скользила взглядом. Ювелирная работа — крошечные полупрозрачные скобки. Видно, болело. Я замечала, как он морщился при