Тайный монах - Валерий Макеев

— То есть, тебе предложили смоделировать, образно говоря, как горы, выпячивающиеся на глобусе, могут влиять на вращение земного шара?

— Ну, где-то так, — подарил мне легкую улыбку Серж.

— Приятно иметь дело с оптимистом! — заверил я его.

Ящер-Серж быстро утвердительно кивнул.

— Понимаешь, как правило, землетрясение — это следствие освобождения напряжения от сжатия или растяжения в местах тектонических разломов от движения огромных блоков — тектонических плит в верхней части земной коры. Я образно представил себе этот, как ты выразился, «земной шар», как ротор-внутреннюю часть двигателя вращения, некую вращающую составляющую мощного двигателя, а землетрясение — как энергию, которая высвобождается от возникающих внутренних проблем ротора.

— Ну так как у тебя шарик вращается? — я думал, что шучу, но тут Серж стал предельно серьезным.

— Дело в том, что при моделировании сбоя ротора в режиме землетрясений мы стали наблюдать процессы, которые напомнили мне прежде описанные тобой вибрации полускоростного вихря.

Я словно стоял на берегу потока слов и черпал оттуда золотой песок.

— Ты хочешь сказать, что если бы мы реально реализовали ту мою работу об устранении вибраций полускоростного вихря, то это была бы фактически модель управления землетрясениями?

Серж, думаю, совершенно бессознательно, выдержал слишком большую многозначительную паузу, и, как ящерица, быстро кивнул.

— Есть еще один пикантный момент — наши эксперименты показали, что при определенных сбоях в работе ротора возможны изменения в цикле вращения «земного шара». Так что давай, вспоминай, как управлять этим полускоростным вихрем. Спасай «шарик», — Серж, казалось, впадал в бездумье под гипнотическим воздействием окружающих нас гор, что так неторопливо вращались и вращались. А он все говорил и говорил. Но это уже были не конкретные слова, а некий дымовой занавес. Неудивительно, что я чихнул.

— Здоровья тебе. — глава-ящерица Сержа кивнула мне.

— Спасибо…

* * *

Долгие годы генерал Крикун был этаким воинствующим атеистом. Поход в церковь рабочего КГБ безапелляционно приравнивался «измене Родине». Это вот только в последние годы министры силовых учреждений имели бы за честь и удовольствие попасть в кадр где-то на третьем плане от Президента при телевизионных передачах богослужений на Рождество или на Пасху. Генерал Крикун остался консервативным. Ходить в церковь, чтобы «отметиться по поводу», он так и не приучился. Исключением была старая деревянная церквушка в родительском селе. Ее он изредка навещал, когда приезжал в село поклониться отцовской могиле на старом кладбище, и стыдливо поинтересовавшись, к какой из икон нужно ставить свечку за упокой, неумело и неуклюже крестился, возвращаясь мыслями к тайнам вечности.

Но настоящим храмом души для него была рыбалка. В это он свято верил, и именно этому молился воодушевленно и постоянно.

Однажды шеф специальной лаборатории Владимир Иванович просветил его — мол, проведенные недавно биохимиками исследования позволяют утверждать, что и рыбы, и водоросли, и другие растения — такие же живые организмы, как и мы. Они могут радоваться, испытывать ужас, симпатии и антипатии. Их «ответы» на всевозможное влияние очень схожи с нашими ощущениями. Картофель, например, когда его чистят, «кричит» благим матом, но на недоступной нам, зато доступной другим представителям флоры, частоте.

Другое дело — рыбалка. Вода мелькает в утреннем свете, будто влажные самоцветы. Или летом погружаешь руки в реку, а она течет, щекочет. Вода вся в морщинках, как старческая кожица, но на ощупь — бесконечная юность. Хорошо же как. Именно на рыбалке Крикун словно сбрасывал за борт реальности лишний груз с души. В том числе и груз полезной информации от Владимира Ивановича. Генерал преображался в известного для других рыбаков Санька — типичного рыбака в бело-голубой спортивной шапочке с надписью: «Динамо Киев» и довольно потертом офицерском бушлате цвета хаки.

Перед глазами Санька расстилался голый, как залысина, лед Днепра. Он посмотрел на небо и увидел, что оно чистое, лишь кое-где виднеются повисшие пернатые облака, и довольно хмыкнул: «Норма. Это не то, что в прошлый раз, когда под конец рыбалки в небо, покрытое массивом рваных облаков, начала вгрызаться тьма непогоды. Даже не метель, а буря поднялась!». Он плотнее запахнул тулуп: «Какая здесь, на хрен, Швейцария. Хотел бы я видеть эту карамельную капиталистическую немощь при двадцатиградусном морозе, и чтобы ей пришлось сверлить буром лунку. Это по их меркам — экстрим. А для нас — прекрасные мгновения для широкой славянской души. Вот, например, возьмем зимнюю удочку-мормышку, насадим на крючок несколько червей, мотыль, и вместе с грузилом окунаем в просверленную буром лунку. Лучше всего окунать как можно глубже, ибо на самом дне сидит изголодавшаяся рыба с нагулянным зимним аппетитом. Что делать дальше? Необходимо стать памятником себе, застыть, сидеть и ждать, когда же рыба увидит приманку и решится на клев. Вот тут и придет выдержка на помощь…».

— Привет, Санек! Ну как клев? — в момент размышления Александра Дмитриевича на темы тайны зимнего рыболовства без церемоний влез Васька — давний коллега по совместному хобби.

Благо, на зимнем рыболовстве не обязательно соблюдать тишину, как того требуют все рыбаки летом. Рыба зимой находится глубоко, у самого дна, ее интересуют не люди, а вкусные червячки.

Васька был местным оригиналом. Специально для зимнего рыболовства он прикупил горбатый «Запорожец», вырезал специальный люк в дне на пассажирском месте, и теперь имел возможность смело напевать слова из песенки про зайцев «А нам все равно!». Потому что выезжал на прочный лед при любой непогоде и сверлил лунку, не выходя за пределы этого авангардного «лимузина».

— Вот так, пять окуньков уже имеем! Почин есть! Привет, — радостно воскликнул Санек и указал на улов.

— А у меня все ершики. Видимо, что попал на стремнину. Как насчет «согреться»? — Васька спрашивал для приличия. Он уважал ритуалы. Само собой считалось, что обед в ходе зимнего рыболовства — это неизменное святое дело, которое не признает суеты и быстрого поедания всего, что привезено с собой именно для такой оказии.

Васька и Санек, не торопясь, аккуратно и красиво разложили блюда на заранее прихваченный короб, выпили за рыбацкую удачу, позже — чтобы согреться, потом еще за что-то, и весьма солидно все это закусили.

Александр Дмитриевич употреблял крепкие напитки изредка. И это был именно тот случай, который и подпадал под классификацию «изредка».

Принятые «сто пятьдесят» только согрели кровь в могучем организме генерала и начали упорядочивать в одну четкую логическую схему те хаотичные мысли, что все последнее время царапали сознание опытного аналитика:

«Что же нам дала командировка Анисимова в эту Швейцарию? Впрочем, какая же это командировка? Средств финансового управления мы вообще не задействовали. Формально Анисимов оформил отпуск за свой счет, когда получил приглашение от своего старого друга из Швейцарии. Да и зачем нам было тратиться, если все расходы, согласно приглашению, взяла на себя принимавшая сторона?.. Из «отпуска за свой счет» Анисимов привез информацию, на основании которой можно утверждать одно важное для оперативной работы обстоятельство — нет никакой связи между большим интересом швейцарцев и американцев к проблемам полускоростного вихря. Это тот самый известный науке уникальный случай, когда в разных концах планеты в одно и то же время пишутся похожие стихи и подаются в патентные бюро заявки на тождественные изобретения. Научная мысль, которая будто существует сама по себе, подходит к необходимости преодоления одного и того же рубежа для всевозможных направлений исследований.