Час Елизаветы - Елена Раскина

Потом арестант узнал от тюремщиков, что императрицу Елизавету на российском престоле сменил ее племянник Петр Федорович, а еще через год к власти пришла жена нового государя, императрица Екатерина Алексеевна.

Вскоре после воцарения императрицы Екатерины Алексеевны в тихой, скудной, ничем не примечательной жизни арестанта произошло непредвиденное событие, которое показалось Иванушке исполнением надежды, томившей его с недавних пор. В гарнизоне Шлиссельбургской крепости появился новый офицер – ровесник Ивана Антоновича, двадцатитрехлетний Василий Мирович, в недавнем прошлом – подпоручик Смоленского пехотного полка. Первым делом Мирович споил охранников Иванушки – Власьева и Чекина, чтобы без помех поговорить с узником, а потом смутил Иванушку удивительными словами:

– Ваше императорское величество, Иоанн Антонович! – воскликнул он, рухнув на колени перед узником и попытавшись поцеловать ему руку, которую Иванушка тут же испуганно отнял.

Несчастный арестант привык к оскорблениям и издевательствам, а не к подобным проявлениям преданности. Он был даже не изумлен, а испуган: странный офицер внушал ему больший страх, чем Власьев и Чекин. Те охотно морили узника голодом, но и не думали валиться ему в ноги и называть государем.

– Что вы, что вы, Господь с вами! – пролепетал узник, попытавшись поднять безумного офицера с колен и прервать его пылкую и непонятную речь. Но офицер и не думал замолкать. Мирович не пожалел для надзирателей водки, и, по его подсчетам, Власьеву и Чекину предстоял еще не один час хмельного сна.

– Покойная государыня Елисавет Петровна вас с престола свергла незаконно, родителей ваших в крепость заточила, – продолжил он изумившую Ивана Антоновича речь, – но права ваши на российский трон восстановить надобно. Я – верный ваш слуга, и из крепости этой вас освобожу, вы же моих услуг не забудьте!

– Разве меня зовут Иван Антонович? – робко переспросил арестант. – Матушка звала меня Иванушкой, я помню… Разве я император? Матушка и вправду говорила, что я – большой человек, царь, но Власьев и Чекин рассказывали мне, что я – арестант Григорий и злоумышлял против императрицы Елизаветы Петровны. Почему они называли меня Григорием?

– Как самозванца Гришку Отрепьева, – объяснил диковинный офицер. – Но вы – не самозванец, вы – император по рождению и завещанию покойной императрицы Анны! Да и про Гришку Отрепьева многие на Москве говорят, что он был подлинным царевичем Димитрием, сыном Ивана Грозного.

Иванушка почти ничего не знал из русской истории, поэтому объяснения офицера еще больше смутили его страждущую душу. Он молчал и испуганно смотрел на странного офицера.

– Вы – император Иоанн Антонович! – повторил Мирович. – И вы должны вернуть себе трон. С моей помощью. Моей – и ваших друзей. Я – поручик Василий Мирович – обещаю вам скорое и счастливое освобождение!

Офицер поднялся с колен и вопросительно смотрел на Иванушку. Узник молчал. Конечно, Иванушка догадывался о своем прежнем величии, но и не думал отвоевывать его у новых властителей Российской империи. Арестанту хотелось лишь одного: вернуть себе доступные каждому человеку будничные радости – дышать не гниловатой тюремной сыростью, а свежим воздухом за стенами крепости, самому обеспечивать свои скромные нужды и, главное, – любить и быть любимым. Последнее желание стало посещать узника после визита рыжеволосой красавицы, оказавшейся его смертельным врагом. Поэтому он рассеянно слушал Мировича, почти не вникая в смысл его слов. Но офицер продолжал рассказывать – горячо, уверенно, убежденно.

– Вы младенцем были венчаны на царство, – объяснил он. – Покойная императрица Анна, ваша тетка, оставила вам корону.

– А моя мать? – спросил узник. – Кем была моя мать?

– Правительницей Российской империи Анной Леопольдовной, – охотно ответил Мирович. – Она скончалась в Холмогорской крепости, где и поныне заточен ваш отец, принц Антон-Ульрих, и ваши братья и сестры…

– Холмогорская крепость, – стал вспоминать узник. – Я помню ее… Это было очень давно, в детстве. Там был снег, много снега, ветер и серое небо… Тогда мне еще позволяли видеть снег. Нынче – нет. Недавно разрешили прогулку, но Власьев и Чекин шли за мной, бранились, тыкали ружейными прикладами в спину, и я попросил разрешения вернуться… Лучше одному в камере, чем на прогулке – с ними… Они ведь смеются надо мной, дразнят, а порой и бьют!

– Власьев и Чекин не смогут помешать вашему побегу, – заверил узника офицер. – А прочие будут за вас. Я сумею привлечь на вашу сторону гарнизон.

– Бежать… – медленно и задумчиво повторил узник, словно положил это слово на весы своего отчаяния. – Если бы сие удалось! Я бы увидел все то, что от меня спрятали, заново научился дышать! В этой камере мне так не хватает воздуха…

– Вы снова стали бы императором! – скромные, будничные желания узника показались Мировичу невероятными для такой важной персоны. – Вернули себе трон!

– Трон? – растерянно переспросил узник. – Но мне нужна только свобода.

– Вы станете государем российским, – продолжал офицер, не обращая внимания на последние слова арестанта. – А я – первым из ваших друзей и подданных.

– Вы позволите мне идти, куда вздумается? – спросил арестант Григорий, которого возможность дышать полной грудью интересовала сейчас куда больше, чем власть.

– Вы сами будете приказывать, государь… – эти слова Мировича прозвучали как присяга, и Иван Антонович не стал больше ни о чем расспрашивать. Он лишь терпеливо выслушал то, что ему предложил офицер, изредка поддакивал и сам не заметил, как дал согласие на бунт в Шлиссельбургской крепости.

Впрочем, сначала Мирович подготовил для Ивана Антоновича манифест – снова щедро угостил водкой Власьева и Чекина и получил таким образом разрешение на второй тайный разговор с арестантом. В манифесте говорилось, что Иванушка – законный император России, поскольку после смерти императора Петра Федоровича и ввиду малолетства цесаревича Павла иных наследников у империи Российской не осталось. Правящая же государыня Екатерина Алексеевна не имеет никаких прав на русский престол.

– Что же делать с царствующей императрицей? – робко спросил Иванушка у Мировича.

– Сослать за пределы империи вместе с сыном, – без тени сомнения, нимало не задумавшись, ответил Мирович, как будто лишить власти могущественную Екатерину было ничего не стоящим, пустяковым делом. Впрочем, он рассчитывал на земляков Разумовских и братьев-казачков… – А лучше всего – в Сибирь или в крепость!

– В крепость? – ужаснулся Иванушка. – Как меня? Такой судьбы никому не пожелаю. Даже врагу злейшему.

– Вы слишком добры, государь, – строго заметил Мирович, – и доброта сия вас погубит. Врагов нельзя щадить! Не пощадила же вас Екатерина Алексеевна! Из крепости не освободила, свободу не вернула! А Елизавету Петровну, вас погубившую, тоже бы пощадили?

– Пощадил бы, – Иванушка тепло, тихо улыбнулся. Он всегда улыбался так, когда вспоминал единственный визит Елизаветы. – Она ко мне приходила: прогулки обещала, книги… И все исполнила…