Час Елизаветы - Елена Раскина

Душной июльской ночью 1764 года поручик Мирович решился на бунт. Он поднял солдат в ружье и арестовал коменданта крепости Бередникова. Потом двинул солдат на штурм казармы, в которой был заключен безымянный узник. Солдаты Мировича выкатили на крепостной вал пушку. С Иванушкой оставались только Власьев и Чекин, и тут случилось непредвиденное…

Узника разбудила стрельба во дворе крепости. Мирович неоднократно предупреждал Иванушку о готовящемся бунте, но когда обещанное наконец-то случилось, сверженный император совершенно растерялся. Он присел на узкой и жесткой постели, испуганно оглянулся вокруг – стрельба и шум не прекращались. «Неужели свобода? – подумал узник. – Мирович и вправду поднял гарнизон…» Но арестант не почувствовал ни облегчения, ни радости – напротив, бесконечная тоска, от которой хочется завыть, вцепившись зубами в подушку, охватила его душу. «Не будет свободы, – подумал он, – будет смерть…»

Потом на пороге появились Власьев и Чекин, и безымянный узник понял, что сейчас произойдет что-то непоправимое, мучительное, страшное… Иванушка не знал о том, что на его счет у тюремщиков было тайное предписание императрицы Екатерины: в случае бунта среди гарнизона немедленно убить Ивана Антоновича. Надзиратели сочли, что крепость находится на пороге катастрофы, и поэтому решили заколоть Иванушку.

Сначала Власьев и Чекин помялись у двери, как будто не решались переступить порог, и Иванушка беспомощно наблюдал за их метаниями. Потом Чекин, вскрикнув: «Эх, была не была!» – подошел совсем близко к Иванушке, и тот закрыл глаза, чтобы не видеть, как стальной клинок сладострастно приникает к его горлу, чтобы выпить душу и кровь. Арестант не успел произнести ни слова и уже не слышал, как вбежавший в каземат Мирович отчаянно кроет матом Власьева и Чекина и кричит о том, что они загубили великую надежду России… Смерть-освободительница пришла к Иванушке мгновенно, но все равно опоздала на много лет.

Арестанта Григория похоронили у крепостной стены, а могилу сровняли с землей. Потом на месте погребения построили церковь для заключенных во имя апостола Филиппа. Василий Мирович ненадолго пережил того, кого собирался освободить. Бунт в крепости был подавлен, а мятежного Мировича приговорили к смертной казни. От казни его не спасло даже заступничество неких пожелавших остаться неизвестными, таинственных лиц… Впрочем, «сын и внук бунтовщиков» свои сношения с Разумовскими отрицал и на допросах в Тайной канцелярии графа Алексея Григорьевича не выдал.

Екатерина, в отличие от Елизаветы, не была сентиментальной и возобновила отмененную ее предшественницей смертную казнь. Но она не смогла казнить особу, называвшую себя великой княжной Елизаветой, принцессой Азовской и Владимирской. Дочери Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского предстояло повторить участь несчастного узника Шлиссельбургской крепости – пожизненное заключение, но не в тюрьме, а в монастыре.

В год 1774-й в России было неспокойно.

Росла и ширилась пугачевщина, шла затянувшаяся война с Оттоманской Портой. Поэтому императрице Екатерине было недосуг следить за похождениями рыжей красавицы, не удовольствовавшейся именем графини Шубиной и состоянием д’Акевилей и именовавшей себя великой княжной Елизаветой. Между тем намерения у приемной дочери Алексея Шубина были самые серьезные…

В Аничковом дворце умер граф Алексей Разумовский, проживший последние несколько лет совершенным затворником. Затем ушла Настя Шубина. После смерти жены д’Акевиль сильно сдал и предоставил Лизу и Жака их собственной участи.

Этот легкий, веселый, авантюрный человек, балагур и умница превратился в уставшего от жизни философа. Он часами медленно прохаживался по парку, потом запирался в библиотеке, где перебирал старые письма и книги и писал на досуге мемуары. Некому было больше удерживать дочь Елизаветы на краю той пропасти, к которой она так отчаянно стремилась. И вот графиня Шубина исчезла из дома навсегда, а вместе с ней исчез и сын Насти Шубиной и д’Акевиля Жак…

…Вот уже год великая княжна Елизавета колесила по Европе в сопровождении секретаря. В Польше ее принял князь Радзивилл, которому во что бы то ни стало хотелось досадить императрице Екатерине. Польская слава лежала в руинах, и виной тому была Екатерина вместе с марионеточным королем Речи Посполитой – Станиславом Понятовским. А эта неизвестно откуда взявшаяся девица, так похожая на портреты покойной Елизаветы Петровны, обещала, добившись власти, восстановить польские вольности… Конечно, чванные польские аристократы готовы были ссужать княжне деньги, осыпать подарками и комплиментами, а если понадобится, и стоять перед ней на коленях.

Дело принимало серьезный оборот. Екатерина приставила к великой княжне Елизавете агентов, а потом велела графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому срочно приехать в Петербург…

* * *

Кирилл Разумовский не видел Екатерину с тех пор, как она ликвидировала гетманство и передала всю власть на Украине в цепкие руки Петра Александровича Румянцева. Бывшему гетману, словно в утешение, оставили его роскошный дворец в Батурине с зеркальным паркетом и мраморными статуями, но отныне Кириллу Разумовскому предстояло быть всего лишь подданным той, кого он возвел на трон. В довершение Кирилл рассорился со старшим братом. Потом Алексей умер, и Кирилл навсегда поселился в гетманском дворце, где верховодила его жена Екатерина, в девичестве Нарышкина, и где он очень быстро обзавелся потомством, скукой и раздражительностью.

И вот однажды в Батурин примчался курьер из Петербурга – от государыни Екатерины Алексеевны. Кирилл Григорьевич, ленивый, вальяжный, в бархатном шлафроке, сидел в тот вечер в библиотеке и рассеянно перелистывал одну из любимых книг Екатерины – «О духе законов» Монтескье. Книга эта его нисколько не развлекала, и бывший гетман лишь скользил по страницам невнимательным, скучливым взглядом. Рядом пылилась знаменитая агатовая трость с рубинами и алмазами, которая напоминала Кириллу Григорьевичу о том, что когда-то он был первым петербургским франтом. В библиотеке было тихо и сонно, а за дверью шумела жена бывшего гетмана, с утра бранившая слуг и изводившая капризами горничную. Екатерина Ивановна отчаянно скучала по Петербургу, и муж, решивший навсегда осесть в Батурине, порой раздражал ее больше, чем слуги с их малороссийской медлительностью и малороссийским же упрямством…

Курьер был молод, красив и служил в том самом Измайловском полку, который Разумовский-младший когда-то привел на помощь великой княгине Екатерине. Увидев его, Кирилл Григорьевич с болью подумал, что Екатерина, как некогда Елизавета, предпочитает хорошеньких гвардейцев. Граф предложил курьеру располагаться, а сам занялся письмом матушки-государыни.

«Драгоценный мой друг Кирилл Григорьевич! Известно мне, что в Польше появилась некая побродяжка, всклепавшая на себя чужое имя. Эта авантюристка без роду и племени называет себя великой княжной Елизаветой, дочерью покойной императрицы и вашего брата Алексея Григорьевича, о безвременной кончине которого я, поверьте, до сих пор скорблю. Жду вас в Петербурге с тем, чтобы обсудить это известие и принять необходимые меры…