Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

рыбой в ресторанчиках, к которой Убожко пристрастился. Собственно, в других развлечениях он не нуждался (Горский с ужасом вспоминал, как год назад возил по Ютландии другого генерала, не пропустившего ни одной достопримечательности, словно он собирался написать справочник и работать после пенсии в качестве гида). В задушевных беседах Горский показал себя мастером и, превозмогая природное отвращение к откровенности, подключался к рассуждениям о жизни и судьбе, которые так любил генерал, кстати, отнюдь не склонный, как большинство тузов, к поучительным монологам, а, наоборот, с удовольствием слушавший собеседника (слушал он рассеянно, больше делал вид — мозги сладко плавились в смесях виски и пива).

Через несколько дней путешественники вернулись в Копенгаген, тут уже на Убожко навалился сам Розанов, знавший, что успех поездки зависит от последних впечатлений. Посему после покупки солидных подарков он два дня развлекал Убожко в самых лучших ресторанах, и не только в городе, но и в пригородном казино, и на специально заказанной белоснежной яхте с итальянским поваром, где они славно половили трески на спиннинг.

Горский настолько очаровал Убожко, что тот попросил его приехать на аэродром вместе с Розановым, что было по существовавшим стандартам высокой честью. Несколько чемоданов были подвезены прямо к самолету «Аэрофлота» и внесены как самый драгоценный груз. В баре аэропорта выпили по прощальной стопке и расцеловались. К машинам возвращались, радуясь в душе отъезду гостя, разрушившего графики любовных рандеву.

— Сегодня вечером я иду на бадминтон! — сообщил Горский.

— Что ты мне все время докладываешь о таких мелочах? Ты же все-таки самостоятельное лицо, мой первый заместитель… — в общем-то, резиденту нравилась подобная отчетность о личной жизни, однако он считал, что Горскому не хватает самостоятельности, и старался развить в нем начальственные качества.

— Вы должны всегда знать, где я нахожусь. Мало ли что!

— Между прочим, на днях у меня была Виктория. Она жаловалась на тебя… она подозревает, что у тебя роман, — сказал Розанов.

— В последнее время у нее что-то с нервами… и все это из-за отсутствия у нас детей, — пожаловался Игорь.

— Опять дети, вечно эти дети…

— Но ведь кому-то надо передавать наследство.

— Наследство? — Розанов захохотал. — Что, интересно, ты можешь передать? Имение? Банковские вклады?

— Но хоть картины…

— Ладно! — отрезал Розанов. — Меня не интересует твоя личная жизнь… но мне уже не раз докладывали о твоих встречах с Лидией. Мне это не нравится, в колонии идут разговоры, по идее я могу тебя запросто выгнать. Но не считаю вправе делать это: ты — мой зам, и я полагаюсь на тебя. Связь эту нужно прекратить!

Розанов подумал и представил себя и Ольгу точно в таком же положении и какого-нибудь дундука-начальника, долдонившего ему то, что он говорил Горскому. Ему стало стыдно, и он добавил:

— Если уж хочешь ее видеть, то встречайся так, чтобы никто не фиксировал… в саунах, например, или еще где. А с Викторией — никаких скандалов! Отношения будете выяснять в Москве! — суммировал свои указания Розанов.

После бадминтона Игорь Горский быстро проехал на конспиративную квартиру, где его ожидал Питер Данн.

— Как прошел визит Убожко? — поинтересовался Данн. — Что он из себя представляет?

— Недалекий провинциал, но очень хитрый и умеющий ладить с начальством. Он пойдет далеко, Питер. Ничем серьезным он тут не занимался. Только покупал шмотки и ходил по варьете. С моей помощью… — Горский улыбнулся. — Он ко мне проникся симпатией и даже обещал сделать своим заместителем в Москве. Но есть и плохая информация: Виктория была у Розанова. Она жаловалась на мою неверность.

— И как реагировал Розанов?

— Он ко мне хорошо относится и просил быть поаккуратнее с Лидией. Ему уже о нас настучали.

— Он прав, — заметил Питер. — Вы ставите под угрозу свою карьеру. Это не в ваших и не в наших интересах.

— Я собираюсь развестись с Викторией… — сказал Горский. — У нас нет детей, и вообще мы слишком долго живем вместе.

— Сомневаюсь, что это разумный шаг, — ответил Данн. — Вы же знаете, как осуждают разводы в КГБ.

— Но это мой первый развод. К тому же не без оснований: дети. Но дело даже не в этом. Виктория слишком много знает обо мне и, возможно, догадывается о наших встречах.

— Не может быть! — испугался Данн.

— Она обнаружила кое-какие деньги, полученные от вас, она очень наблюдательна…

— Нельзя ли на нее как-нибудь воздействовать? — совсем перепугался Данн.

— Не убивать же ее! — улыбнулся Горский. — Я думаю с ней договориться. Сделаю хороший раздел имущества в ее пользу… И потом… я люблю Лидию, и она любит меня.

— Но Игорь, вы же не мальчик! Мы должны прежде всего исходить из интересов нашего сотрудничества. Боюсь, что в Москве вас пошлют в какую-то дыру из-за развода… — настаивал Данн.

— Не будьте холодным профессионалом, Питер. Я работаю с вами с удовольствием. Но если я превращу свою личную жизнь в трагедию, оставшись с Викторией, то и помогать вам мне будет тошно.

— Боюсь, что Лондон воспримет эту новость безрадостно…

— Я не раб английской разведки и не могу автоматически со всем соглашаться. Вы бы первый перестали меня уважать… Итак, я доложу о предстоящем разводе Розанову. Думаю, что это повысит мои ставки: Розанов любит искренность и еще больше в меня поверит…

— Не буду больше вас уговаривать, но желаю вам самого лучшего, Игорь.

— И прекрасно! — обрадовался Игорь и встал, ибо предстояло еще рандеву с любовницей.

Данн тоже встал и, стараясь выглядеть любезным, довел Горского до самой двери. Сообщение Игоря он воспринял с большим неудовольствием: как профессионал, он прекрасно понимал, что вся эта история может закончиться полной потерей ценного агента со всеми вытекающими отсюда для Данна последствиями. Приехав в посольство, Данн тут же прошел в шифровальную комнату и составил подробную телеграмму о встрече с Горским, высказав свое отрицательное отношение к разводу. Телеграмма прилетела в Лондон и легла на стол самого начальника СИСа, который, будучи разведенным и помня весь ужас бракоразводного процесса, когда разъяренная супруга обчистила его как липку, пришел в полное отчаяние и самолично настрочил грозную телеграмму в Копенгаген, предлагавшую Данну принять все возможные меры для предотвращения столь рокового события. Данн, умудренный в бюрократической суете, ответил почтительно и решительно, пообещав провести в жизнь все указания шефа. Впрочем, жизнь всегда пролетает над штабами, которым только кажется, что они вершат дела. Поразмыслив немного, Данн пришел к выводу, что если он будет оказывать нажим на Горского, тот вообще может отказаться от встреч, что уж конечно напрочь подорвет карьеру Данна. А карьерой своей он дорожил, за нее он боялся помимо всего еще