Никогда не было, но вот опять. Попал 3 - Алексей Борков

прочие необычности жизни в этом доме. По такому прекрасному случаю выдала мадам Щукина по пять рублей аванса и отпустила прогуляться в город. По возвращении с прогулки ждал Соньку разговор.

— Ты помнишь свои обязанности?

— Помню, Жозефина Аполлоновна.

— Так чего же ты открытым ртом ворон ловишь, когда тут господин Тучнев гуляет? Для него другие девушки есть.

— Уж больно он симпатичный, — простодушно пролепетала Сонька и покраснела.

— Ежели нравится, то чего сбежала, когда тебя он приобнял? Чай, не съел бы тебя.

— Мне батюшка говорил, — потупила Соня глаза, — что до свадьбы грешить нельзя.

— Я тебя неволить не стану. Но Тучневу ты понравилась. Предлагал двести рублей.

— Двести рублей! — открыла рот девка. — Это какие же деньжищи!

— Знаю, знаю, не всякий за год такое на хозяйстве заработает. А ты подумай, господин молодой, привлекательный. Ну разок согрешишь, батюшка твой даже не узнает. Всё семье будет прибыток. Братья — сёстры есть?

— Семеро ещё дома остались, я старшая.

— Семеро младших, а ты ещё сомневаешься. Вон подруга твоя Фроська не теряется. Уже кучу денег заработала, — мадам покачала головой, намекая, что в доме ждут от старшей дочери помощи.

— А вдруг у меня не получится? Я же не умею ничего, — попыталась отступить девка.

— Илья Николаевич сам всё сделает, сам всему научит. Я записочку ему сегодня напишу, а ты иди мыться, подготовишься к десяти вечера.

— Так я это… — Соньке хотелось сладких утех, хотелось немыслимых денег, но червячок сомнений её грыз.

— От работы освобождаю. Тебе должно быть свежей, благоухать хорошо, духи и платье дам. Всё поняла? Иди. — последние наставления Щукина отдавала в том же тоне, каким приучила повиноваться её за эту неделю.

— Слушаюсь, Жозефина Аполлоновна.

Две неделя прошли как в сладком сне. Соньке была приятна страсть и комплименты, которыми осыпал её молодой Илья Тучнев. Сын купца, и сам купец второй гильдии, не скупился на слова и любил молоденьких чистых девушек, а Сонька была молода и уморительно наивна, но денежки считать умела. За первый раз, как и было обещано, получила 200 рублей, за остальные исключительно по тарифу. Но за свежесть тариф был столичный — 15 рублей.

О таких особенностях девушку известили новые «подруги». Поделились они опытом и разными историями. Слушать их было интересно и немного стыдно. Но возможность получать огромные, по её понятиям деньги, за собственное удовольствие заставляло её не ходить, а порхать. Даже положенные отчисления для мадам только чуть-чуть подпортили ей настроение. Жалко только, что милый друг Илюша куда-то запропастился, и ей пришлось снова взяться за веник.

Опытная хозяйка публичного дома мадам Щукина, процесс переделки наивной деревенской девки в проститутку, не торопила, но и прибыль терять была не намерена. Разговаривая со своей помощницей Фёклой или по местному Фаиной, спросила:

— Что там Сонька?

— Ждёт своего кавалера и работает.

— Работает? Её не веником мести сюда привели. Клиенты интересуются, а она принца своего ждёт. Так не дождётся! Уехал он и надолго. А вернётся, так скорее всего, на неё и не глянет. Зови своего «Альфонсика».

— Гришку Рюмина, что ли?

— А у тебя что, кто-то другой завёлся? — язвительно спросила Щукина.

— Дак где ж второго такого найдёшь? — засмеялась помощница.

Действительно, второго такого Рюмина найти было бы трудновато. Впрочем, называл он себя Жорж Румынов и был красив, какой-то нарочито сусально — слащавой красотой, которая так нравилась наивным деревенским девкам и зрелым купеческим вдовам. По тем и другим Жорж был большой мастер. Появился он в городе не так давно и попытался составить мадам Щукиной конкуренцию, как сутинёр, но был бит быками Сыча и приставлен к делу окучивания скучающих купчих и прочих состоятельных дам. Не отказывался он и от помощи мадам, когда надо было привести ту или иную деревенскую девку в состояние пригодное к её дальнейшему использованию в качестве сексуальной игрушки.

Вот и на этот раз Жорж Румынов не подкачал, понаблюдав некоторое время за работающей девицей, он подошёл к ней и заговорил:

— Это кто же такую красивую барышню работать заставляет? Надо Жозефине Аполлоновне сказать, что негоже такой красавице полы мести.

С этими словами он нежно взял её за руку держащую веник и, не переставая говорить, отобрал у неё этот веник, осторожно приткнул его в углу. Потом отвел, чуть одуревшую от его болтовни девицу в зал, усадил на диван и, подкатив небольшой столик на колёсах, потребовал, у глазеющих на этот спектакль двух мамзелек, вина и закусок. Вино и закуски были доставлены и мамзельки присоединились к веселью.

А потом Соньку, окончательно одуревшую от вина и сладких речей писаного красавца, увлекли в комнату, где и употребили в разных немыслимых позах.

Утро принесло ей жажду, головную боль и неимоверный стыд, стоило лишь вспомнить вчерашнюю ночь. Рядом храпел и вонял перегаром не вчерашний писаный красавчик, а какой-то урод, с всклокоченными волосами и бородёнкой сбитой набок. Вспомнив про своего любимого Илюшу, которому она изменила, Сонька взвыла от безнадеги и отчаяния. От её воя Жоржик проснулся, сел в кровати и очумело завертел головой:

— Ты чего воешь? Корова! — грубо пихнув её в бок, сказал он. — А ну заткнись!

Потом нашёл недопитую бутылку вина и, запрокинув голову, присосался к горлышку, жадно глотая живительную влагу. Небрежно отбросил опустевшую бутылку в ворох сонькиной одежды, валявшейся на полу. Оглядевши завернувшуюся в простыню девку, ухмыльнулся и, сорвавши с неё тряпку, полез с недвусмысленными намерениями. Сонька молча, но отчаянно отбивалась.

— Ах ты подстилка деревенская! — разозлившись, заорал он и влепил девке пощечину, от которой у той зазвенело в голове и пропало желание сопротивляться.

Сделав свои дела, он не спеша оделся и удалился, бросив на прощанье:

— Не хворай!

Некоторое время Сонька пребывала в ступоре, а затем, одевшись, кинулась к ней, к хозяйке, надеясь найти помощь и если не помощь, то хотя бы сочувствие и утешение.

Жалко ли было ей эту наивную деревенскую дурищу. И жалко, и не жалко. Марфе Веткиной было жалко, ведь она и сама когда-то испытала нечто подобное. Но Марфа Веткина уже давно запрятана в самых дальних уголках её души. Теперь она Жозефина Щукина и Жозефине не жаль Соньку. Не она первая и не она последняя. Тем более она видела, что девица перспективная и долго страдать и реветь