Альбигойский Крест. На Тулузу! - Виктор Васильевич Бушмин

выстрелили по Тулузе из требюше, но вторая половина, а, вместе с ней, и все «приключения» были затуманены. Ги покачал головой. – Значит, нам пора отправлять герольдов к графу Раймону. Самое, можно сказать, время…

Он приказал слугам разыскать трех толковых рыцарей, чтобы поручить им роль герольдов. Ги вошел в палатку, где обнаружил Жаннет, которая уже оделась и сидела, устремив взгляд в отполированное до блеска серебряное блюдо, стараясь расчесать и уложить свои густые волосы, растрепавшиеся в ходе бурной и страстной ночи, и привести в порядок свое лицо, припудривая веки и крася брови.

Жаннет улыбнулась, увидев рыцаря, обнажив свои мелкие и ровные, словно перламутровые, зубки. Сенешаль улыбнулся ей в ответ и тихо сказал:

– Так. Давай-ка, милая, собирайся и беги к себе. – Он перехватил ее расстроенный взгляд и улыбнулся, заметив, как девушка прелестно надула свои пухлые губки, изображая обиженность. Он нежно чмокнул ее в щеку, прошептав: «До вечера», и стал переодеваться в чистые одежды. Жаннет быстро собралась и тихо покинула палатку сенешаля, проронив: «Я буду скучать…». Ги повернул голову и крикнул вслед уходившему силуэту, тень которого мелькнула за пологом палатки. – Жаннет, тебя и девочек я отпускаю до вечера! Не шалите! Пока…

Сенешаль крикнул оруженосцев и слуг, приказывая им начать облачение рыцаря. Оруженосцы помогли рыцарю надеть выбеленную полотняную рубашку «шэнс», называемую также и «камизэ», и короткие, чуть ниже колен, штаны «брэ». Поверх брэ, оруженосцы надели длинные чулки «шосс», натягивающиеся отдельно на каждую ногу и крепившиеся тонкими ремешками к пояску брэ. Шоссы соответствовали желто-черному цвету родового герба и были выполнены виде чередования черных и желтых полос. Утилитарность многих одежд Средних веков еще не имела четкого разделения на постельные, домашние или боевые одеяния. Сверху камизэ оруженосцы надели рубаху-камзол «блио», часто схожим с длинным коттом. Блио было также выдержано в цветах рыцаря, но богаче и искуснее расшито возле ворота, груди, подола и рукавов, которые были длинными, могли расширяться, и снабжались ремешками, позволявшими стягивать их при надевании боевого камзола-гамбезона. Слуга помог сенешалю надеть высокие сапоги из мягкой кожи, доходившие почти до колен рыцаря, и прикрепил золотые шпоры. На сапогах, в районе щиколоток, располагались ремешки, которыми голенище шнуровалось, они завязывались возле верха раструба и удерживались на ноге воина. Ги де Леви решил не надевать гамбезон, ведь он находился в укрепленном лагере и не собирался в ближайшее время принимать участие в каком-либо боестолкновении. Оруженосец Рено надел ему через голову сюркот синего цвета с вышитым белым крестом, подпоясали широким, богато инкрустированным золотым шитьем, поясом, прикрепляя к нему кинжал с широким лезвием, и подали меч, висевший в ножнах на длинной перевязи, надеваемой через голову и плечо.

Сенешаль надел две золотые цепи на шею, одна из которых символизировала его звание маршала, а вторая указывала на его должность сенешаля. Ги немного повертел головой, разглядывая себя, довольно крякнул, оставшись довольным своим видом, и вышел из палатки с непокрытой головой, приказав оруженосцам срочно разыскать мессиров де Марли и де Клэр, которых он будет ожидать возле двух требюше, вынесенных за пределы основного лагеря ближе к стенам осажденного города.

– Да! – Добавил он вслед убегавшим воинам. – И не забудьте накрывать обед возле требюше. Я желаю побеседовать и откушать с сеньорами в виду осажденной Тулузы…

Сенешаль подошел к укрепленной позиции, находившейся на удалении от лагеря, где были установлены два дальнобойных требюше. Возле осадных машин суетились воины, которые подтаскивали камни и смазывали жиром и маслом веревки, ремни и все трущиеся части требюше.

– Внимание! – Раздался голос рыцаря, который командовал обороной этого бастиона. – Сенешаль на позиции!..

Все воины прекратили работы и поклонились Ги де Леви, построившись в две нестройные шеренги.

– Спасибо, дорогие мои братья во Христе! Можете продолжать работы… – сенешаль склонил голову в коротком, но уважительном поклоне. – Прошу вас не отвлекаться на меня…

Слуги быстро поставили три раскладных стула и козлы, на которые положили большой павез. Сенешаль не любил жеманности и излишней пышности, отдавая предпочтение скромной простоте и походному быту. Единственным, пожалуй, излишеством на этом импровизированном столе были серебряные кувшины с вином, да три кубка тонкой лиможской работы, с которыми Ги не расставался и хранил как память о нормандской и анжуйской кампаниях. Но, пожалуй, эти серебряные вещи больше напоминали ему о годах молодости и сохраняли ту зыбкую связь времен, унося к славным годам благородных битв, сопровождавших противостояние короля Филиппа и покойного Ришара Кёрдельон. Да, в те славные времена рыцари еще не старались убивать друг друга, относясь с почтением и уважением к неписанным кутюмам рыцарской этики, и наказывали тех, кто пытался переступить невидимую грань, отделявшую благородную рыцарскую войну от грязной и кровавой бойни, поклонниками которой были наемники и прочие маргинальные личности. Но, те годы безвозвратно канули в лету, оставив о себе лишь смутные предания, год от года обраставшие всевозможными небылицами и годившиеся теперь разве что для рассказов детишкам, да милым вечерним беседам с дамами возле камина.

Наемничество разом изменило и перевернуло весь ход истории Европы. Они, словно неумелые и грубые маляры, которые своими кистями смешивают краски, не отдавая отчет, что, может быть, они совершенно не подходят друг другу, так круто замесили войну, что теперь юные рыцари, да молодые оруженосцы и пажи удивленно таращат глаза, не верят своим ушам и раскрывают рты, слушая рассказы старых рыцарей, помнивших славные сражения тех легендарных времен.

– Да, – сенешаль взял в руку один из кубков и стал вертеть его, рассматривая причудливую резьбу по серебру, – именно вас я купил в год смерти благородного сира Ришара де Кёрдельон. Именно в этот год я и потерял своих старых друзей – братьев Чезаре и Лучано Висконти…

Не успели слуги закончить расстановку посуды, как к сенешалю подошли Бушар де Марли и Жильбер де Клэр. Вчерашняя бурная ночь оставила и на их лицах свой неизгладимый отпечаток: оба рыцаря были хмурые и сонные, их головы, судя по темным кругам под глазами, болели не меньше, чем у Ги утром.

Сенешаль встал и, улыбаясь свой открытой и искренней улыбкой, поклонился и поздоровался с ними. Бушар что-то буркнул в ответ и плюхнулся на стул, затрещавший под массой тела рыцаря, а Жильбер, потирая пальцами виски, вздохнул и позеленел, увидев, как Ги приказал слугам разливать терпкое вино, напоенное ароматами Юга Франции. Сенешаль протянул им кубки, предлагая выпить за здоровье. Бушар проворчал что-то, наподобие: «Еще дна такая ночь, и мне пора в гроб…», но выпил свой кубок, морщась и кривясь, словно он съел незрелую