Сновидения Ехо - Макс Фрай

– Ничего страшного, – сказал Куруш. – Я же помню, что ты совсем недавно исцелился от безумия. Еще и полугода с тех пор не прошло. А тяжелые заболевания разума обычно чреваты осложнениями.

Из-за неплотно прикрытой двери раздались сдавленные смешки Мелифаро. Зато Айса покосилась на меня с плохо скрываемой тревогой. Ай да молодец Куруш. Все-таки помог мне ее напугать.

– Ну так почему ты передумала отпускать Карвена в Суммони? – спросил я. – Я знаю, что ты собиралась послать зов Менке, чтобы через него обсудить ваши дела с Иллайуни. И есть у меня подозрение, что ответ тебе настолько не понравился, что ты решила все отменить.

– А если, к примеру, они вообще не захотели со мной разговаривать?

– Хорошая версия. У нее есть только один недостаток: я только что виделся с Иллайуни.

– Да что ж это такое! – в сердцах воскликнула Айса. – Ну и зачем ты мне тогда голову морочишь?

– Действительно безобразие, – согласился я. – Сам понимаю, обидно. Сижу тут, такой прекрасный, с виду дурак дураком, глаза круглые, бессмысленные, по идее, должен бы верить во всякую чушь. Но все равно не верю. Хуже того: знаю, как все на самом деле было. Ничего не попишешь, такой уж я неприятный человек.

Айса не обратила на мои слова никакого внимания. Сцепила руки с такой силой, что побелели кончики пальцев. Спросила:

– А он объяснил тебе, что как только магия Сердца Мира перестанет действовать, люди, которых мы исцелили, умрут?

Я кивнул.

– И тебя это устраивает?

– До известной степени, – сухо сказал я.

– Плохо дело. Я-то надеялась, у тебя больше шансов войти в их положение.

– Чем у кого?

– Чем у всех остальных. Если уж ты сам когда-то видел Ехо во сне, значит, должен понимать, что сновидцы – такие же люди, как мы.

– Было бы что понимать. По-моему, любому ясно, что люди не перестают быть людьми только оттого, что увидели нас во сне.

– Да ладно тебе. Ты еще скажи, будто их жизнь имеет хоть какую-то ценность для кого-то кроме меня.

– А, вот ты о чем. Думаешь, никого не заботит жизнь этих сновидцев, потому что они как бы не настоящие люди? А я должен их пожалеть, потому что сам был таким?

– Я на это надеялась. Оказалось, зря.

– Штука в том, что нет никакой разницы, сновидцы они, или наши бодрствующие горожане. Отменить пять чудесных исцелений ради устранения опасности, которую представляют для Сердца Мира их овеществленные смерти – это вполне очевидное решение. В любом случае. О ком бы ни шла речь.

– Опасность для Сердца Мира? – подскочила она. – Да ладно, не заливай!

Я только пожал плечами: не хочешь, не верь. Однако, как это часто бывает, нежелание убеждать оказалось наиболее убедительным аргументом. Айса сразу скисла.

– И ведь я сама все испортила! – жалобно сказала она. – Если бы не я, ничего бы не случилось. Смерти лежали бы себе спокойно в тайниках, магия бы не отменилась, никто ничего никогда не узнал бы, и эти люди продолжали бы жить – где-то там, у себя дома…

– Рад, что ты это понимаешь. С другой стороны, неизвестно, чем могла бы закончиться эта история. Возможно, достигнув какого-то критического числа, смерти нашли бы друг друга самостоятельно. И что бы тогда началось, лучше даже не задумываться. Впрочем, может быть, ничего и не случилось бы. Неизвестно. Надеюсь, мы никогда не получим точного ответа на этот вопрос. Хотелось бы избежать повторных экспериментов.

Но Айса меня не слушала.

– Самое смешное, что сперва я вообще не собиралась никого лечить, – говорила она. – Просто придумала способ красиво покончить с Танитой… ай, ясно, что дело не в ней, сама по себе она ничего не значит. Но если мне не досталось бессмертия, почему оно должно быть у нее? Ну что ты так на меня уставился? Да, мне обидно, что этой бессмысленной дуре, которая никогда выше сороковой ступени не поднималась и не поднимется, это ее потолок, досталось все самое лучшее, просто так, на халяву, не по заслугам, а мне – ничего. Я лучше, умнее, талантливее, я смогла бы отлично распорядиться открытыми Вратами, а она – ну что, будет пиликать на своей деревенской дайбе, наливаться дешевым вином и блаженно копошиться в помойке не триста лет, а целую вечность. О, великое чудо!

– Безусловно, ты лучше знаешь, как следует распорядиться чужим бессмертием. Умничка такая, – ласково сказал я.

Зря, конечно. Лежачих не бьют, это известно любому малолетнему драчуну с благородным сердцем. Но когда представляешь собой совершенное орудие убийства с неуравновешенным характером, твой первоочередной долг – вовремя выпускать пар.

– На самом деле не факт, что знаю, – неожиданно призналась Айса. – Но думала я совсем не об этом. А только о том, как здорово было бы впустить в ее открытые настежь Врата пару-тройку чужих голодных смертей, веселых и жадных, а потом поехать в Суммони и лично принести соболезнования ее бывшему ухажеру. Просто посмотреть, действительно ли этим вечным старым пердунам безразлично, когда мы умираем, или все-таки их можно пронять? Второй вариант стал бы для меня приятным сюрпризом.

Я смотрел на ее искаженное злостью и мукой лицо и думал: оказывается совершенно не обязательно быть знакомым с концепцией ада для того, чтобы собственноручно сотворить его внутри себя. Поразительное все-таки существо человек.

– Надо же, ты все это слушаешь, и до сих пор меня не испепелил, – вдруг усмехнулась Айса.

– Я не настолько впечатлительный, – в тон ей ответил я. – Прости. Меня и сентиментальными балладами эпохи Королевы Вельдхут не проймешь. К тому же, я и раньше знал, что некоторые люди способны испытывать ревность такой сокрушительной силы, что она напрочь лишает их разума. Ничего необычного в этом нет.

Куруш, все это время молча сидевший на коленях у Айсы, неожиданно сказал:

– На самом деле она совсем не такая злая, как старается показать. Просто злиться ей нравится больше, чем горевать. Все-таки вы, люди, очень странные существа!

– Спасибо, – поблагодарил его я. – Без тебя я бы ни за что не догадался. А теперь буду знать.

К счастью, буривухи совершенно не распознают сарказм. А то получил бы я сейчас клювом по лбу, и поделом. Но пронесло.

– Злиться и правда гораздо приятнее, чем горевать, – подтвердила Айса. – Но речь сейчас не о моей злости. А о людях, которых спасли мы с Карвеном; на самом деле, троих первых, будем честны, спас он, но я была рядом и немножко помогала. В четвертый раз мы уже работали на равных, пятым я занималась почти самостоятельно. А вот с шестым ничего не получилось. Ты мне помешал. Я хотела попробовать сделать это одна, без Карвена. И у меня могло получиться, я точно знаю. Но не получилось, потому что какой-то мерзкий старикашка остановился напротив и беспардонно на нас пялился… Извини, сэр Макс. Понимаю, что ты не нарочно. Просто работа такая, не мог пройти мимо. Но знал бы ты, как я тебя за это ненавижу. Я же только-только начала обретать веру в свои силы. Поняла, что больше всего на свете мне нравится такая разновидность власти над людьми: спасать их жизнь по собственной воле, не дожидаясь просьб и ничего не требуя взамен. Я разделяла их боль и страх, и отчаяние, и тоску, и ужас неизбежного угасания, и бешеную страсть к жизни, и неописуемое ликование тела в тот момент, когда отворяются его Врата, и смерть выходит наружу, оставляя свою жертву наслаждаться внезапно обретенной свободой. Я уже и думать забыла о мести и о Таните – что мне до этой дурочки, пусть живет, как умеет, у меня теперь новая, совсем иная судьба. Я воображала, как буду ходить по городу, отыскивать среди спящих смертников и великодушно даровать им жизнь – одна, без Карвена, он мне больше не нужен, я теперь и сама все могу. И вдруг неудача! Такая сокрушительная неудача! В тот самый момент, когда я наконец почувствовала, что обрела свое призвание, а значит, все было не зря, даже эти мучительные несколько лет на окраине Ачинадды, где мне не позволяли войти в дом, а на прощание унизили, обделив бессмертием… Эта неудача меня подкосила. И я как с цепи сорвалась.