Я был адъютантом Гитлера. 1937 - 1945 - Николаус фон Белов

В своей директиве Гитлер категорически подчеркнул необходимость защиты от внезапных воздушных налетов. В Главном командовании люфтваффе (ОКЛ) удивились: ни одна авиация в Европе сколько-нибудь значительными силами вести в то время воздушную войну не могла. Зная о недоверии фюрера к существовавшим у Геринга и в самой люфтваффе взглядам насчет мер противовоздушной обороны, я воспользовался оказией поговорить на эту тему с Ешоннеком. Люфтваффе была вынуждена соразмерять свою программу вооружения с запасами сырья и их распределением. Зенитная артиллерия и постройка бомбоубежищ по срочности мер стояли у Геринга на втором месте по сравнению с самолетостроением. Но Гитлер требовал, чтобы они занимали такое же, хотя Геринг постоянно старался убедить его, что истребители – это наилучшая оборона от налетов вражеской авиации. Когда в 1943-1945 гг. германская противовоздушная оборона оказалась несостоятельной, фюрер, указывая на свои директивы еще 1938 г., бросал Герингу и люфтваффе тяжкие обвинения. Он предвидел то, что отрицали специалисты. Взгляды Гитлера по вопросу строительства бомбоубежищ тоже находились в противоречии со взглядами министерства авиации. Поводом для острой контроверзы явилось данное фюрером распоряжение о постройке крупного бомбоубежища под новым зданием Имперской канцелярии. Он потребовал, чтобы для крыши была предусмотрена бетонная плита толщиной минимум 3 метра, а для стен – 2,5 метра. Однако руководители постройки придерживались указаний соответствующих управлений министерства авиации, которое имело на этот счет другие взгляды, а именно распространенные среди специалистов. Поэтому оно вело строительство по другим масштабам, не соответствовавшим требованиям Гитлера. Что же касалось министра вооружения Шпеера, то он был заинтересован в таком проекте, который позволял сэкономить время, и, ничего не подозревая, просил фюрера решить этот вопрос. Тот возмутился устаревшими представлениями геринговского министерства и обрушился на него с тяжкими упреками, однако тогда еще не на самого Геринга. Объектом гнева фюрера стал начальник одного из управлений министерства. Его фамилию и этот инцидент Гитлер не позабыл до конца войны и часто вспоминал, когда набрасывался на люфтваффе.

Осенью 1938 г. Геринг и помыслить не мог, что когда-либо найдется воздушный флот, превосходящий германский. Да и сама война лежала для него за пределами вероятного. Хотя он и принял всерьез указание Гитлера увеличить люфтваффе в пять раз и давал управлениям своего министерства и авиационной промышленности соответствующие приказы, возможность осуществления данного указания вызывала доминирующее сомнение.

Я спросил Ешоннека, за какой срок можно осуществить эту программу. Он, как и прежде, рассчитывал примерно на два года. Обеспечение горючим и подготовка летных кадров – вот что было двумя главными заботами генерального штаба люфтваффе. Но Ешоннек поддерживал выпуск уже производимых типов бомбардировщиков. Стандартом бомбардировщика должен был оставаться «Ю-88». По данным же Удета, более многообещающим являлся «Хе-177». На основе требований Гитлера Геринг хотел теперь дать заказ на выпуск большой серии «Ю-88» фирме «Юнкерс». Ешоннек же, как и некоторые специалисты в Техническом управлении, знал, что далеко не все «детские болезни» этого типа самолетов уже преодолены. Однако генеральный директор фирмы «Юнкерс» Генрих Коппенберг не пожалел сил, чтобы в целях производства крупной серии этих бомбардировщиков устранить все претензии испытательных органов люфтваффе. Удет полностью доверял ему, а Геринг и Ешоннек – Удету. Один только Мильх оставался недоверчив. Конструирование «Хе-177» было подобно уравнению с несколькими неизвестными, особенно из-за четырех тандемно установленных по двое моторов. Первый образец должен был взлететь летом 1938 г., но на серийное производство можно было рассчитывать не ранее 1940 г.

У меня сложилось впечатление, что Ешоннек хочет своей информацией развеять мое сомнение насчет осуществимости программы вооружения люфтваффе. Но мне было ясно: выполнить программу выпуска истребителей можно, только производя уже зарекомендовавший себя «Ме-110». Попытку осуществить программу за счет выпуска в первую очередь «Ю-88» и «Хе-177» я считал трагической ошибкой и не скрывал от Ешоннека своего намерения обрисовать фюреру ситуацию такой, какой она, по моему мнению, являлась в действительности. Это, казалось мне, больше отвечало смыслу указания Гитлера и интересам люфтваффе.

Генштабистские предварительные проработки и анализ на основе военной игры показали неготовность люфтваффе в данный момент к воздушной войне против Англии. В первую очередь, у нас не имелось бомбардировщиков с качествами, необходимыми для дальнего подлета через море, с достаточной глубиной вторжения и соразмерным бомбовым грузом. Геринг об этом и слышать не хотел, заставляя генеральный штаб люфтваффе как можно быстрее осуществить приказанное Гитлером пятикратное ее увеличение. Я уговаривал Ешоннека действовать на Геринга таким образом, чтобы он не поддакивал фюреру, а представил ему реальные данные о мощности люфтваффе. При этом я указывал на то, что Гитлер занимается также и вопросами ее вооружения. Он неоднократно спрашивал меня о числе и силе летных соединений, а также о боеспособности зенитной артиллерии. Мне приходилось постоянно иметь под рукой данные о наличии бомб и боеприпасов, а также о количественных показателях выпуска других видов авиационного вооружения. Я вносил самые последние сведения в свой блокнот, и фюреру об этом было известно. Однажды он спросил меня: «А ваша толковая записная книжечка при вас?». Он хотел получить какую-то справку, и я смог ее дать. По опыту я знал, что вовсе не обязательно держать в голове все цифры и данные, которые могли ему понадобиться. Ему было важно одно: чтобы они были верными. Поэтому, как я убедился гораздо позже, уже во время войны, фюрер доверял моим записям больше, чем тем данным, которые Геринг называл ему по памяти.

3 ноября Гитлер ненадолго приехал в Берлин, а оттуда на следующий день дал старт новой поездке, в которой я сопровождал его как дежурный адъютант. Первую остановку сделали в «Каринхалле» по случаю крещения дочки Геринга Эдды, родившейся 30 мая того года. Фюрер был крестным отцом, а Геринг с женой – любезными хозяевами, но в этот день его присутствие вносило какую-то нервозность. Поэтому он оставался здесь недолго.

Ночью мы доехали поездом до Веймара, где Гитлер хотел 5 и 6 ноября присутствовать на партсъезде НСДАП гау Тюрингия. Центральным событием этого съезда явилась его речь. Как и двумя неделями ранее в Саарбрюккене, Гитлер выступал в качестве фюрера партии, а не главы государства, хотя, оценивая ту или иную его речь, никто этого различия усмотреть не мог. Говорил он исключительно о своих внешнеполитических взглядах, а потому ее воспринимали с гораздо большим вниманием, чем в предыдущие годы. У нас сложилось впечатление, что Гитлер снова применил собственный старый метод «времен борьбы», а именно: убедить своих внешнеполитических противников, которых теперь видел в лице Англии, в существовании угрозы большевизма, как пытался это делать до 1933 г. для запугивания противников внутриполитических. Точно так же, как он пришел к власти без революции, он хотел достигнуть и своих внешнеполитических целей без кровопролития. Эта идея настолько владела Гитлером, и он настолько верил в ее правильность, что даже считал, будто она отвечает интересам Британской империи. Но пропагандистская речь была средством, не пригодным для того, чтобы привлечь на его сторону консервативные правительства и народы.