Я был адъютантом Гитлера. 1937 - 1945 - Николаус фон Белов

К кабинету примыкал большой, «временный», как его называли, зал приемов. Во время поездки в Италию в мае прошлого года Гитлер повидал великолепные дворцы периода Возрождения. Поэтому он пожелал иметь для различных церемониалов торжественное и репрезентативное помещение и приказал Шпееру максимально увеличить запланированный зал приемов, а позднее построить его еще большим. Кстати, план реконструкции Берлина предусматривал, что в теперешнюю Имперскую канцелярию будет впоследствии встроено Партийное министерство, а окончательное здание Имперской канцелярии и фюрерский корпус будут возведены на площади «Оперы Кролля» напротив сгоревшего рейхстага.

9 января в «Спортпаласте» в присутствии строительных рабочих состоялась официальная передача здания Новой Имперской канцелярии. В своем обращении Гитлер сказал то, что в ближайшие месяцы нам часто доводилось слышать из его уст: Великогерманский рейх получил теперь такие представительские возможности, которые соответствуют его значению. Похвалы фюрера Шпееру не имели предела.

12 января началось с новогоднего приема – первого и последнего в новом здании Имперской канцелярии. Это был ряд тех официальных процедур, в первую очередь для которых Гитлер и велел соорудить его. На новогоднем собрании рейхсляйтеров и гауляйтеров в новом здании фюрер изложил им задачи в наступившем году.

В эти месяцы Гитлер, общаясь с генералами, неоднократно превозносил руководящие качества своих гауляйтеров. Он рассчитывал, что обнаружит в офицерском корпусе и у генералитета именно то, что преподал своим партийным фюрерам за долгие годы «времен борьбы». За минувший год допущенная им ошибка стала ему ясна. Прежде всего ему не хватало безоговорочной верности высшего офицерства. Нам, адъютантам, а прежде всего Шмундту, было тяжело выслушивать его упреки, особенно тогда, когда он в качестве образца выставлял партию и СС.

Шмундт и Энгель целеустремленно продолжали прилагать все усилия к тому, чтобы улучшить отношение Гитлера к сухопутным войскам.

Пусть он осознает, что и в офицерском корпусе этих войск тоже есть его восторженные приверженцы. Фюрер соглашался с предложениями Шмундта о проведении различных мероприятий в больших и малых аудиториях с целью взаимного лучшего ознакомления друг с другом. Начало этим мероприятиям было положено 18 января, в «День образования рейха», обращением Гитлера к только что произведенным в чин лейтенантам с последующим ужином в новом здании Имперской канцелярии.

Молодые лейтенанты выстроились в Мозаичном зале, предварительно получив необычное для солдат разъяснение, которое дало им понять, что Гитлер – не только Верховный главнокомандующий, но и верховный политик. Как таковой фюрер был встречен со своей речью аплодисментами. Он неоднократно заявлял, что для него тяжело выступать перед офицерами и солдатами, ибо они сидят перед ним молча и ему трудно установить с ними контакт. Шмундт по этому поводу сказал, что речи фюрера только тогда вызовут у них такое же эхо, как у широкой публики, когда будет разрушена невидимая стена между оратором и слушателями. Поэтому лейтенантам было приказано после выступления фюрера хлопать. Гитлер весьма одобрительно отнесся к этому распоряжению. В привычной ему манере он повел речь издалека, начав на сей раз с событий прусской военной истории, с верности и любви к фатерланду, с повиновения и мужества, что за многие столетия и сделало сначала Пруссию, а затем Германскую империю великими. Обладая этими качествами, офицерский корпус может обеспечить Великогерманскому рейху предназначенное ему место среди народов. Гитлер упомянул об успехах своей политики в прошедшем году, однако избегал говорить о своих планах на год начинающийся.

После речи офицерам был устроен банкет в Мозаичном зале. Гитлер еще некоторое время оставался среди них, подсаживался за столики и беседовал с молодыми офицерами, но вскоре удалился к себе. Алкоголь помог закончить этот вечер побыстрее, чем намечалось. Кое-кто из молодых офицеров, не зная, где находится туалет, воспользовался вместо унитаза углами зала. Фюрер, которому мы потом с досадой рассказали о таком продолжении вечера, отнесся к поведению лейтенантов снисходительно. Это никак не поколебало его впечатления, что встреча удалась.

Прием лейтенантов, разумеется, стал предметом обсуждения во всех гарнизонах вермахта, большинство офицеров его приветствовало, и это явилось подтверждением правильности намерений Шмундта. Немногие ставшие известными контраргументы нас не обескуражили. Они высказывались заведомыми «реакционными» офицерами и известными противниками нацистского режима, которые отзывались с отвращением не только о Гитлере, но и о самой этой встрече. Мы же считали, что таким офицерам следует подать в отставку, раз командование вермахта настолько отталкивает их.

Нас интересовало также, какой отклик нашло это событие в офицерских собраниях. Я констатировал, что присутствовавшие на приеме высказывались о нем корректно, но некоторые рассказывали неверно; шло ли это от неосведомленности или от тенденциозности, различить сложно. Тогда среди офицерского корпуса, но еще более в консервативных и церковных кругах распространились всякие не соответствовавшие действительности слухи о Гитлере, о его поступках, планах и намерениях. Но им верили. Зачастую мне бывало трудно убедить собеседников в правде. Иногда мне с оттенком сострадания говорили, что я как адъютант фюрера априори вынужден говорить в его пользу, а это достаточная причина, чтобы мне не верить. Слухи касались чаще всего приступов ярости у Гитлера и его «вульгарных» манер. Некоторые даже не понимали, как это я, будучи офицером-дворянином, мог все это выносить. Очень распространенной была точка зрения, будто беседовать с Гитлером невозможно. Он, мол, говорит без умолку и перебить его никак не удается, а если ему противоречат, даже орет. Когда же я рассказывал, что моя служба при фюрере проходит так же, как в любом высоком военном штабе, это вызывало недоверчивый смешок.

Фюрер умел узнавать из различных источников о своих сотрудниках гораздо больше, чем давал заметить. Для всех нас явилось полной неожиданностью, когда однажды он без всякой причины уволил своего личного адъютанта Видемана и перевел его на дипломатическую службу в качестве генерального консула в Сан-Франциско. Я был рад, что мне больше не придется встречаться с ним, ибо Видеман производил впечатление человека замкнутого, а к его бросавшимся в глаза постоянным связям с иностранными дипломатами и политиками я всегда относился с недоверием.

В политическом отношении в эти январские дни на первый план вышел польский вопрос. 5 января Риббентроп имел продолжительную беседу с польским министром иностранных дел Беком. Они вместе посетили Гитлера на Оберзальцберге. Уже в конце февраля Риббентроп нанес ответный визит в Варшаву. Это привлекло к себе всеобщее внимание. Причина столь быстрого ответного визита заключалась, однако, в том, что он пришелся на пятую годовщину германо-польского пакта о ненападении. Гитлер надеялся, что его министр иностранных дел найдет в атмосфере праздничного акта путь к новым плодотворным переговорам.