Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев

католическая пропаганда и сектантская также. Это все были такие силы, которые при старом строе не могли развернуться, а теперь старались использовать открывшиеся возможности. Православная Русская Церковь, одним словом, вступила в многостороннюю борьбу. Это была ее задача, главная и исключительная.

Одновременно с этим в России шла другая борьба – в области политической и социальной. Чем труднее была борьба в сфере церковной, тем бессмысленнее было участие церкви в других формах борьбы. Церковь стала терять такие элементы, которые не могли или не хотели участвовать в политической и социальной борьбе, между тем не хотели рвать и с верой. В значительной степени этим объяснялись успехи сектантской пропаганды. При таких условиях главная задача церкви требовала от нее устранения от всех видов борьбы, кроме главного: борьбы за целость своего стада. Всякое дальнейшее удержание ее в состоянии разносторонней борьбы было бы забвением главных задач церкви и принесением их в жертву политике.

Среди многих предрассудков существует и такой, что будто человеческая личность представляет собой нечто монолитное, что не меняется на протяжении всей, по крайней мере, сознательной жизни. Верность раз принятому направлению даже в вопросах конкретных, якобы, есть нечто такое, чем определяется качество как деятельности, так и самой личности. Будучи до известной степени справедливым, последнее положение в применении к конкретным условиям является, безусловно, узким. Сама человеческая личность продолжает развиваться вообще в течение всей жизни. Поэтому нет ничего удивительного, если ее внутреннее содержание меняется. Кроме того, и обстановка, в которой приходится действовать, меняется. Разумный учет реальных условий всегда является отличительной чертой исторически чутких людей. Чем исключительнее время, тем оно обусловливает большее изменение установившихся точек зрения и путей достижения. Нужно ли говорить, что события, происходящие в России, исключительны во всех отношениях, а в отношении церкви эта исключительность удесятеряется. Поэтому нет ничего удивительного, если в конкретных условиях современной русской действительности и руководителям Русской Церкви пришлось пересмотреть некоторые вопросы церковной политики и изменить само направление ее. Нужно было большое напряжение мысли, а может быть, и всех остальных духовных сил человеческого существа, чтобы отделить начала вечные, которые не могут быть изменены, от условий временных и преходящих. Еще больше потребовалось силы воли для того, чтобы провести в жизнь эти изменения. На это мог решиться деятель, который все это глубоко выстрадал и который действительно был убежден в неизбежности такой перемены.

1.

Патриарх Тихон был позван в иные обители в то время, когда дело Русской Церкви не было упрочено, не была достигнута и легализация патриаршего управления, но уже была определена линия дальнейшего отношения к существующей в России власти. И это нисколько не уронило авторитета почившего среди верующих. Имя патриарха стало символом единства церкви, а конкретные решения его – прецедентами для всех возникающих вопросов в церковной жизни. Верующее население Москвы до сих пор называет почившего «великим господином и отцем», как бы продолжая числить за ним Московскую кафедру.

В отношении к советской власти аналогичные заявления были сделаны и его преемником, митр. Петром. Однако получить легализацию патриаршего управления ему не удалось. Может быть, это и послужило основанием думать, что Местоблюститель отверг предложенную ему легализацию. Подобное предположение противоречит даже и тем немногим фактам, которые нам известны. Митр. Петр был одним из немногих сотрудников почившего Патриарха. Отношение, занятое почившим к советской власти, разделялось и митрополитом Петром. За подписью митрополита Петра было доставлено в редакцию «Известий» для напечатания последнее патриаршее послание, которое имело в виду оформление положения патриаршего управления и некоторые другие акты со стороны гражданской власти. Кроме того, позднее сам митр. Петр писал, что передача управления коллегии состоялась потому, что «правительство, как мне заявили, готово легализировать его (новое управление)».[50]

Не мог от этой точки зрения отойти и Заместитель, поскольку он считал себя не только преемником власти Местоблюстителя, но и продолжателем дела почившего Патриарха.

Однако, чтобы понять последующие события, нужно несколько остановиться на тех течениях среди староцерковников, которые существовали и раньше, и только дали себя сильнее почувствовать при митр. Сергии. Одно такое течение уже проявило себя в лице арх. Григория и его единомышленников. Едва ли было бы вполне правильным назвать это течение левым. Такое определение только в очень условном смысле было бы возможным. Не забудем, что даже в живую церковь вошло вовсе не только «прогрессивное духовенство», но и крайне правые. Поэтому всякое определение левого или правого течения в церковной среде этого времени является относительным и не исчерпывает всего содержания. С такими оговорками «григорьевщину» можно назвать левым течением. Следовательно, противоположные течения могли бы быть определены как правые, в таком условном смысле.

Если григорьевцы, предупреждая события и решения церковной власти, стремились возможно скорее получить легализацию, то они этим преследовали двоякую цель: 1) получение легализации облегчало им получить власть; 2) это разрешало назревшую проблему.

Однако церковное общество в России к этому времени уже получило некоторое церковное воспитание, в связи с первым расколом живоцерковства, и даже церковно дисциплинировалось. Поэтому его не сбил с правильного пути даже факт легализации, который митр. Петру в его заключении показался таким крупным успехом, что он даже решил изменить свой более ранний указ о передаче церковной власти. Но церковная политика самого Патриарха с 1922 года (даже раньше) вызвала некоторое несочувствие справа, в незначительной группе – даже оппозицию. Эта оппозиция сказалась еще во время изъятия церковных ценностей. Воспользовавшись письмом одного из авторитетных иерархов, написанном ранее изъятия в частном порядке, эта группа старалась противопоставить его позиции, занятой церковной властью. Впоследствии это письмо послужило главным обличительным материалом против этого иерарха. Оно и не соответствовало его настроению в сам момент изъятия, что видно хотя бы из того, что изъятие церковных ценностей в епархии этого архиерея прошло совершенно спокойно. Сам же он был возмущен образом действия этой группы.

Изредка печатались и в рукописном виде распространялись листки, направленные в той или иной мере против Патриарха. Само освобождение Святейшего, вызвавшее такой подъем среди верующей массы, дало повод к открытому выступлению этой группы. В Москве скончался один почтенный батюшка и отдать ему последний долг явился и сам Патриарх Тихон. Тогда указанная группа демонстративно удалилась с погребения. Эта оппозиционно настроенная группа вполне усвоила себе идею катакомбного существования церкви в условиях нового государственного существования. Этой идеей в 1920–22 годах увлекались многие. С середины 1922 года с совершенной очевидностью выяснилась вся непригодность этой идеи, так как не было лучшей почвы для появления лжепопов и архиереев сомнительного рукоположения, не говоря уже о том, что