София и тайны гарема - Энн Чемберлен

— Мне позарез нужен помощник, — объявил Джустиниани, ухмыляясь во весь рот.

— Синьор, — ответил я с такой же широкой улыбкой, — не можете же вы, в самом деле, взять помощником евнуха!

Джустиниани нетерпеливо дернул обтянутым кожей плечом. Похоже, я ошибся, и он с самого начала прекрасно знал, кто я такой.

— Почему нет? — фыркнул он. — По крайней мере тогда есть хоть какая-то вероятность, что вы не сгинете в один прекрасный день, как сгинул тот, что был у меня до вас. Удрал с какой-то потаскушкой, едва мы сошли на берег, можете вы себе такое представить? Решил, должно быть, что прелести этой девки слаще, чем морской ветер, надувающий наши паруса. — Глаза капитана лукаво блеснули. — Держу пари, с вами подобных хлопот не будет, не так ли, приятель?

Все это было сказано с таким добродушием, что я не выдержал и рассмеялся.

— Ну, вряд ли я рискну попробовать унести отсюда ноги — при подобных-то обстоятельствах, — хмыкнул я, покачав головой. — Особенно если вспомнить, что Пиали-паша через день-другой словно ураган пронесется над Босфором.

— Конечно нет, — снова подмигнув, согласился Джустиниани.

Теперь до меня наконец дошло, что означает его подмигивание. Я тоже подмигнул ему, давая знак, что все понял. Я внезапно почувствовал невольное возбуждение. Опасность ударила мне в голову, точно вино.

— Во время Рамадана турки обычно бывают менее осторожными.

— Это верно. И к тому же им повсюду мерещатся демоны из преисподней, — подхватил капитан.

Кивнув, я опять подмигнул. Приняв это как знак поощрения, капитан заговорил уже свободнее. Насколько я понял, план его был таков: взяв нас на борт, он собирался выгрузить в Хиосе пряности, потом отвезти мою госпожу в Измир, после чего снова вернуться на Хиос, уже вместе со мной, переодев меня в кожаную куртку и колпак, которые носят итальянские рыбаки.

«А как насчет гульфика? — едва не сорвалось у меня c языка. — Разве у меня когда-нибудь хватит духу обрядиться в итальянское платье с фальшивым гульфиком?!»

Вскоре выяснилось, что в качестве платы за мой побег капитана вполне удовлетворила бы горсть драгоценностей моей госпожи, украсть которые, как он считал, мне не составит ни малейшего труда. Впрочем, надо отдать ему должное: заметив, как я скривился, он тут же отказался от мысли склонить меня к воровству.

— Ладно, бог с ними. Отработаешь на меня три года — и ты снова свободный человек. Идет? Правда, какое-то время тебе надо постараться держаться подальше от этих мест, ну, да мы что-нибудь придумаем. Подумай сам — свобода, настоящая мужская работа да еще впереди неплохой шанс унаследовать и сам этот корабль со всем, что есть у него на борту — ведь сына-то у меня нет, и на берегу меня ждут только жена и дочери…

«А меня — моя госпожа…» — спохватился я, неимоверным усилием воли подавив тоску, которая всколыхнулась в моей душе при этих словах.

Было уже совсем темно, когда мы, пожав на прощание руки, расстались. Это рукопожатие скрепило не только заключенную нами сделку и его обещание благополучно доставить мою госпожу, ее слуг, служанок, рабов и все ее вещи в Измир, но и нашу внезапную дружбу.

Что же касается того, другого его предложения, я предпочел пока отмалчиваться.

— Там видно будет, — уклончиво ответил я. — Я подумаю.

— Ради всего святого, кто она, твоя госпожа? — воскликнул Джустиниани, когда я сказал, что нанимаю его судно для надобностей моей госпожи.

И хотя я ничего не сказал, каким-то образом он узнал правду — а может, просто догадался. Это стало ясно из последующих событий. Однако в то время единственным моим ответом была типичная для всех евнухов вежливая, безразличная улыбка. Я не хотел говорить ему, кому служил, — это была моя тайна. И поскольку это вдобавок отвечало желаниям самой Эсмилькан, мне доставляло особое удовольствие упорно молчать в ответ на его расспросы.

Наиболее неожиданное из моих приобретений за эту сумасшедшую неделю сборов в поездку, как позже выяснилось, оказалось счастливой находкой. Вынужденный до одури спорить с плотниками и обойщиками, привратниками и поставщиками, я как-то раз случайно набрел на одного турецкого моряка. У него была крохотная лавчонка, притулившаяся в самом углу склада, где хранилось зерно.

Конечно, все, что я увидел там, было мне абсолютно не нужно. Но между коленями этого турка, обтянутых старыми штанинами, где одна заплата налезала на другую, я увидел нечто такое, что приковало к себе мое внимание — серебряное распятие, четки из стеклянных бусин явно из Мурано, деревянную чашу для питья, коробочку для рукоделия с иголками и наперстками и какую-то старую книгу в кожаном переплете. Все это наверняка досталось ему в наследство от какого-то иноземного моряка. Точно такой же набор барахла брал с собой и мой дядюшка, отправляясь в плавание, хотя, конечно, когда он отправился к праотцам, вряд ли кому-то из тех, кто нашел его тело, могло прийти в голову позариться на его добро.

Естественно, книгу я купил для себя. Это был своего рода жест отчаяния и в то же время освобождения, знак того, что я вновь обрел свой родной язык, отечество и свою прежнюю жизнь, что мне удалось это сделать даже в лихорадке сборов, когда я из кожи вон лез, стараясь устроить будущее своей госпожи. И не важно, что моя нынешняя жизнь теперь уже тесно связана с ней. Пока я суетился, занятый другими делами, моя госпожа случайно наткнулась на книгу, которую я забыл, положив ее рядом со свертком вещей, купленных мною по поручению Эсмилькан.

— Абдулла, а это что такое? — удивилась она.

Естественно, я не мог посвятить ее в свой план — мы с Джустиниани украдкой разрабатывали его детали всякий раз, когда встречались тайком. Холодный пот проступил у меня на лбу. Вдруг мне вспомнилось, как я несколько раз обещал выучить ее итальянскому. К тому же и сама она много раз проявляла любопытство. Облегченно вздохнув, я решил, что лучшего объяснения придумать просто невозможно.

Наступило время, которое иначе как священным я бы не смог назвать — новизна впечатлений, вызванная путешествием по морю, стала еще острее благодаря обычному для Рамадана строгому посту. Долгое время до этого и речи быть не могло о том, чтобы Эсмилькан соблюдала пост. Женщина, ожидающая ребенка, пользуется определенными привилегиями, а все последние три года Эсмилькан была беременной почти постоянно. Всегда считалось, что попоститься можно будет и потом, когда она уже не будет в этом положении. А дни поста летели быстро — очень может быть, что скоро она опять окажется беременной. И вот теперь Эсмилькан страстно желала выполнить наконец свой долг.

Все эти годы я постился вместе со всеми остальными домочадцами — возможно, чтобы сделать приятное своей госпоже, которая, к своему отчаянию, была лишена возможности выполнять эту священную для всех правоверных обязанность. На этот раз мы впервые постились с ней вместе. Пост в Рамадан включал в себя полный отказ от еды и питья от рассвета и до заката. Все подмигивания Джустиниани были бессильны заставить меня отказаться от этого. Сам не знаю почему, есть в самом Рамадане что-то, что наполняет вас неким священным безумием, тем более если вы разделяете его с кем-то. В особенности с теми, кого любите.