Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

не укатиться дальше вас. Мы покатимся вместе или хотя бы попытаемся. «Мы весело катимся вместе, катимся вместе»[8] – уже вижу, что ты будешь сине-пурпурным месивом, как твой друг Жуан. – Битл внезапно рассмеялся и обнажил правую руку. – А я буду красным, как та штуковина, на которую ты наступил, Кадир. Но я-то наступил на всех вас сразу!

Он рухнул на стол и больше не двигался. Ни один здравомыслящий человек не мог оставаться свидетелем этого до конца. В полубезумном состоянии Консуэло сбежала с места живой смерти.

– Фелипе, Фелипе! Доски, дерево – несите сухие доски, скорее, скорее! Разбирайте постройки и складывайте все на столы. Зовите сюда своих людей, зовите всех!

Четыре часа спустя она мчалась по реке сквозь ночь с Фелипе и его командой. Лишь однажды она оглянулась. Пламя, которое она разожгла, трепетало на фоне черного неба.

Л. Спрэг де Камп (1907–2000). Корявый человек

Перевод Елены Жилиной

Спрэг де Камп, без сомнения, самый заметный представитель научно-фантастического сообщества. Столь же заметно собрание его произведений, которые создавались с начала тридцатых и охватывают широкий спектр форм и тем: это научная фантастика, фэнтези, героическое фэнтези, популярная научная литература, исследования мифов и легенд, научная деятельность. Из-под его пера вышла более чем исчерпывающая биография Ф.Г. Лавкрафта, а также «Мечники и чародеи в литературе» – новаторское исследование авторов, пишущих в жанре героического фэнтези. Его «Карманная книга научной фантастики» (1953, переработана в 1975) уже долгие годы остается лучшим справочником для тех, кто хочет писать в нашем жанре.

Про собранные здесь рассказы так и хочется сказать «классика». Рассказ Спрэга определенно заслуживает этой чести.

(Мы познакомились как раз в то время, когда появилась эта история, и за прошедшие сорок лет он как будто ничуть не постарел. Ему можно дать половину его нынешнего возраста – по крайней мере, увидев его моими, ослепленными завистью, глазами, – так ж, как и его жене, прекрасной Кэтрин. А.А.)

Доктор Матильда Сэддлер впервые увидела корявого человека вечером 14 июля 1946 года, на Кони-Айленде.

Весеннее собрание Восточного сектора Американской антропологической ассоциации закончилось, и доктор Сэддлер обедала с двумя коллегами, Блу из Колумбийского университета и Джеффкотом из Йеля. Она никогда не была на Кони-Айленде и собиралась туда после обеда. Блу и Джеффкота она звала с собой, но те отказались.

Глядя вслед Сэддлер, Блу усмехнулся:

– Дикарка из Уичито. Что, охотится за очередным мужем?

Он был тощий, с маленькой седой бородкой и неизменным выражением лица, как бы говорившим: «А вы еще кто такой?»

– А сколько у нее было мужей? – поинтересовался Джеффкот.

– Пока двое. Не знаю, почему среди ученых именно у антропологов самая беспорядочная личная жизнь. Может, наглядевшись на нравы и обычаи других народов, они размышляют: «Если эскимосам можно, то почему мне нельзя?» Но я уже стар, слава богу.

– Мне тоже охотницы за мужьями не страшны, – сказал Джеффкот. Ему было немного за сорок, он смахивал на фермера, которому неудобно в городской одежде. – Я совершенно неприступно женат.

– Ну да? Застали бы вы ее пару лет назад в Стэнфорде. Сэддлер охотилась на мужских особей, Тутхилл – на женских, ходить по кампусу было просто опасно.

В метро доктору Сэддлер пришлось пробиваться из вагона с боем. Подростки, наводнившие станцию «Би-эм-ти Стилуэлл-авеню», должно быть, самый невоспитанный народ на земле – исключая разве что жителей островов Добу в западной части Тихого океана. Но ее это не слишком беспокоило. Она была высокой, крепко сложенной женщиной под сорок, суровые условия полевой работы поддерживали ее в форме. К тому же бестолковые замечания Свифта в статье о повышении культурного уровня индейцев арапахо привели ее в боевое расположение духа.

Она шагала к Брайтон-Бич по Серф-авеню, не присоединяясь к веселой суете, а только наблюдая за человеческими типами – одни платили за развлечения, а другие брали деньги.

Она заглянула в тир, но стрелять из двадцать второго калибра по оловянным совам оказалось слишком легко. Работа на дальних дистанциях с армейской винтовкой – вот что она называла стрельбой. Рядом располагался второсортный балаганчик. Аляповатая афиша торжественно обещала диковинки, какими обычно заполняют антракты, вроде двухголового теленка, бородатой женщины, девушки-паука Арахны и прочих чудес. Но гвоздем программы был великан Унго-Бунго, свирепый обезьяночеловек из Конго, пленение которого стоило двадцать семь жизней. На картинке он сжимал в кулаках по беспомощному негру, пока остальные охотники пытались набросить на него сеть. Доктор Сэддлер не сомневалась, что свирепый обезьяночеловек на поверку окажется обыкновенным европеоидом с фальшивой шерстью на груди. Но, повинуясь странной прихоти, она вошла внутрь. «Может, – подумала она, – будет над чем посмеяться с коллегами».

Перед зрителями выступал громогласный конферансье. Судя по выражению лица, у него болели ноги. Женщина в татуировках не заинтересовала доктора Сэддлер: эти орнаменты, очевидно, не имели культурного значения, не в пример татуировкам полинезийцев. Что до древнего индейца майя, идея выставлять таким образом несчастного микроцефала показалась ей дурным тоном. А вот фокусы профессора Йоки и глотание огня были неплохи.

Клетку Унго-Бунго скрывало полотнище. В нужный момент из-за него донеслось рычание и грохот цепи по металлической пластине. Конферансье заголосил:

– Леди и джентльмены, единственный и неповторимый Унго-Бунго!

Полотнище упало.

Обезьяночеловек сидел на корточках в дальнем углу клетки. Он бросил цепь, поднялся и заковылял вперед. Схватился за прутья решетки и потряс их. Они были нарочно плохо закреплены и пугающе гремели. Унго-Бунго ощерился на посетителей, показывая ровные желтые зубы.

Доктор Сэддлер пристально разглядывала его. Для обезьянолюдей это что-то новенькое. Приземистый, ростом около пяти футов и трех дюймов, но очень крупный, с мощными сгорбленными плечами. Одет он был в синие плавки, и с головы до пят его покрывали густые волосы с проседью. Короткие мускулистые руки заканчивались большими ладонями с толстыми скрюченными пальцами. Голова выдавалась вперед, и анфас казалось, что она растет прямо из плеч. А лицо… Вообще-то доктор Сэддлер разбиралась во всех современных расах и во всех уродствах, вызываемых дисфункцией желез, но такое лицо наблюдала впервые. Оно было изрезано морщинами. Между линией коротких волос и выпуклыми надбровными дугами круто выдавался лоб. Нос, хотя и широкий, был совсем не обезьяньим – скорее укороченным вариантом толстого, крючковатого арменоидного носа, который ошибочно называют еврейским. Лицо заканчивалось длинной верхней губой и скошенным подбородком. Кожа была желтоватая – и точно не от грима.

Полотнище снова подняли.

Доктор Сэддлер вышла со всеми, но заплатила еще десять центов и вскоре опять оказалась внутри. Не обращая внимания на конферансье, она заняла место прямо перед клеткой Унго-Бунго до того, как успела появиться новая партия посетителей.

Унго-Бунго повторил свое выступление с механической точностью. Когда он подходил к решетке, доктор Сэддлер заметила, что он прихрамывает и что на коже под волосами белеет множество шрамов. Ногтевая фаланга на безымянном пальце