Верну любовь. С гарантией - Наталья Костина

Девятого — воскресенье, самый торговый день, но фарт прошел, и Люба понимала, что много не заработает. Бобе она ничего про свой бывший роман не рассказывала, а про Светкино колдовство — тем более. Только намекнула, что такие люди нехорошие есть — гадости делают, порчу наводят. Оказалось, у них в Африке, откуда Ричард родом, такое тоже имеется. Но там колдун — уважаемый человек, его все знают, можно пойти за помощью и за советом. Ричард дал невесте амулет — очень от сглаза помогает. Косточки какие-то, вроде птичьи, и перышки серенькие, на кожаном ремешке. Люба аккуратно амулет в бархатный мешочек зашила, чтобы не повредить, и как раз сегодня на шею повесила, вместе с крестиком. Одна вера хорошо, а две — еще лучше.

Как и предполагала, покупателей было совсем немного. Продавцы стояли, зевали, торговля шла вяло. Голопузенки тоже выползли всем составом, улыбаются — покупателей заманивают. Люба спиной повернулась — лицом к ним стоять много чести. Почин все-таки Люба первой сделала, продала пару весенних ботинок. Пришлось скинуть много, только чтобы покупатель, не дай бог, к Голопузенкам не ушел. Все равно заработала. Считай, недаром вышла. Потом Боба пришел, поцеловал в щечку, сунул ей в рукавицу конфетку. Потом подо шли трое — два мужика и девица с ними. Девица рыжая, не фотомодель, но симпатичная, ножки без особенностей — на такие ножки все что хочешь сядет, любой фасончик. И размерчик самый что ни есть ходовой — Люба на глаз сразу определила — 38. И мужики из себя видные, и неженатые, уж это Люба голову бы на отсечение дала. Если бы Люба уже невестой не была, то глаз на одного положила бы — того, что повыше, повиднее. Тот, который Любе понравился, больше молчал, а второй был тоже очень ничего — с голубыми глазами, только остроносый больно и бабник большой — это Люба могла точно сказать. Кто им девица, Люба сразу не определила, но что не любовница, это ясно с первого взгляда. На такое у Любы был просто нюх. Скорее, остроносого бабника сестра. Не сильно и похожа, но сейчас один от одного, другой от другого — а все родня. Но то, что покупатели серьезные, это уж как пить дать. Оказывается, девице и сапог, и туфель на выход по две пары было нужно, а еще ботиночки весенние.

— Красивые и недорогие, — добавил остроносый.

Сразу пять пар! Вот это заказ! Да Люба для таких покупателей в лепешку расшибется! Но только она задумалась, что бы такое предложить, как тут же бочком пристроилась Ленка Голопузенкова и сладким голоском доложила:

— Вы ко мне подходите, я по оптовой цене отдам!

Люба аж задохнулась. По базарным понятиям имела она сейчас полное право в обидчицу вцепиться и попортить ей шиньон. Покупатели-то возле ее прилавка стояли, у нее, Любы, товар смотрели!

— Обижают тут вас, — заметил остроносый. — Что, и заступиться некому?

Люба горестно покачала головой, вздохнула и даже носом потянула. Был бы тут Ричард… Да и что бы он сделал? Не стал бы он с Голопузенками драться. Это точно. Он все же деликатный человек, университетское образование имеет, не то что эти, от сохи.

— А пойдемте ко мне в контейнер, — неожиданно предложила Люба. — Там и выбор больше, и померить все можно не спеша, на стульчике сидя. А если пять пар, то я вам и сама по оптовой отдам, — громко, чтобы Голопузенки слышали, сказала она. Тут и Ричард подошел, очень вовремя. Люба ему велела свои носки-колготки временно спрятать, а самому за товаром присмотреть. А если покупатели будут, то пусть у Зинки спросит, что почем. Зинка уже со Светкой не работала, ее Голопузенки из экономии турнули, она через место пристроилась и снова стала с Любой в хороших отношениях. Люба ей шапочку связала крючком, модную, сетчатую — работы от силы на час, а Зинка еще пригодится. Да и привыкла Люба людям добро делать.

В контейнере просидели часа два. Люба кофе из термоса предложила — слышала, что в хороших магазинах покупателей угощать принято. Остроносый на ящик, застеленный чистой бумагой, шоколадку положил — кофе выпили с удовольствием. Потом Люба и сама не поняла, что на нее нашло, зачем-то стала жаловаться, что ее со свету сживают, а все из-за того, что за черного замуж выходит. Эти трое слушали очень внимательно, сочувствовали. Про колдовство Люба распространяться не стала, в это не каждый поверит, еще засмеют. Обувь девице выбрали самую модную, последний писк, и при этом добротную, настоящую кожу, не фуфло какое-нибудь дерматиновое. Цену Люба назначила даже ниже оптовой.

— А не хотели бы вы, Любочка, от этих пауков в другое место перейти? — вдруг спросил ее остроносый. — У меня тут кое-какие связи в администрации, могли бы вам поспособствовать. Например, в обойном ряду новый крытый павильон строят, видели, наверное? Так места будут. Понятно, что только для своих, но для вас я бы это дельце устроил.

Люба в уме все мгновенно просчитала. Свое место можно выгодно продать — желающих пруд пруди, даже и за один день. Но пока продавать смысла нет, обуви навалом. А вот Ричарда поставить торговать — другое дело. Он мигом освоится, как-никак образование имеется. А на вырученные деньги она бы обои в той же Москве закупила. И обоями она бы с удовольствием торговала, вкус у нее отменный, и покупателя чувствует, и вообще. А Светка бы от злости сдохла, что Люба не только с рынка не ушла, а даже и в новый павильон переехала.

— Я бы с удовольствием, — не веря своему счастью, проговорила она. — Я же сама учительница по домоводству… Так что в интерьере, — гордо произнесла Люба, — разбираюсь!

— Ну вот и славненько, — неизвестно чему обрадовался остроносый, как будто это ему счастье привалило. — Так я завтра позвоню, а вы, Любочка, подходите во вторник в администрацию, спросите там Марину Аркадьевну и договоритесь. — Вот вам мой телефончик, на всякий случай.

— Домашний?

— Служебный, — веско сказал остроносый, и Люба сразу все поняла, не вчера родилась. Да оно и хорошо. Теперь у нее крыша своя будет, ментовская, самая надежная; а для хороших людей почему не поработать? Тем более что там, говорят, за работу еще и деньги платят. Да Люба и сама заработает, а вот за Ричарда теперь будет кому вступиться, если что.

Остроносый достал деньги, снял резинку, стал пересчитывать. Не хватило. Люба замахала руками — мол, не надо, я еще уступлю. Но им это не понравилось, девица достала свой кошелек и добавила сколько надо. Обратно Люба возвращалась гордая, сзади шли эти трое с коробками. Ричард стоял тоже сияющий, скалил белые-пребелые зубы. За это время еще пять пар продал, оказывается, а Голопузенки ни одной! Пять да пять — это уже десять! Люба от счастья сняла с Бобиного стенда четыре пары колготок, самых лучших, в подарок этой рыжей к обуви, значит, и носки махровые с кошечками.

— Это от меня, как оптовым клиентам, презент. — И сунула ей в сумку.

Рыжая хотела возразить, но остроносый подхватил ее под руку, а Любе подмигнул. Тот, который Любе понравился, солидный, тоже на Любу посмотрел как-то по-особенному. Но Люба, считай, уже была мадам Барибобу, так что лишнего себе ничего не позволила, только приветливо кивнула.

У Голопузенков зенки как у пекинесов стали, чуть не повыпадали, да не тут-то было. Любу теперь с кашей не съешь, она и раньше-то себя не сильно в обиду давала, а теперь уж точно спуску не даст. То ли день был такой хороший, то ли Бобин амулет волшебный помог, то ли свечка, за Светкино здоровье поставленная, наконец подействовала, но настроение у Любы поднялось до невероятных высот, и даже на небе серые тучи вдруг куда-то подевались. Ослепительно голубое весеннее небо улыбалось ей, Любе Крячко, и солнце светило, съедая снег на рыночных навесах подчистую; в натекших лужах возились и орали воробьи, и жизнь была снова прекрасна и удивительна.