На подсосе. История любви - Кристофер Мур

— Да, получила. Очень симпатичный. Жду не дождусь надеть.

— Я отправила тебе полное собрание сочинений Уоллеса Стегнера[28]в кожаном переплете, — сказала Мамаша Страуд.

Блядь! Джоди пнула Томми за то, что заставил позвонить. Тот немедленно покинул зону поражения, укоризненно грозя ей при этом пальцем.

Разумеется. Стегнер, брильянт в венце Стэнфорда. Мама была одной из первых выпускниц Стэнфорда и ни разу не упустила возможности отметить, что Джоди туда не поступила. Отец Джоди тоже там учился. Она практически родилась в университете, однако опозорила обоих родителей тем, что поступила в Сан-Францисский, да и тот не окончила.

— А, ну да — эти тоже пригодятся. Они, наверное, до меня просто еще не добрались.

— Ты снова переехала? — Миссис Страуд прожила в Кармеле тридцать лет в одном доме. Ковры и обивка никогда больше двух лет у нее не держались, но дом оставался прежний.

— Да, нам побольше места понадобилось. Томми сейчас работает дома.

— Нам? Так ты до сих пор с этим мальчишкой-писателем? — Мама произнесла слово «писатель» как название грибка.

Джоди накарябала себе записку на липучке: «Оторвать Томми руки. Избить его ими же».

— Да, мы с Томми по-прежнему вместе. Его номинировали на Фулбрайт.[29]Как ты Рождество отметила?

— Превосходно. Твоя сестра привела с собой этого человека.

— Своего мужа, ты имеешь в виду? Боба? — Мать Джоди плевать хотела на мужчин после того, как отец Джоди оставил ее ради женщины моложе.

— Ну как бы там его ни звали.

— Боб, мама. Он с нами в одной школе учился. Ты знаешь его с девяти лет.

— В общем, мне доставили копченую индейку и очень милую закуску — паштет из гусиной печени с грибами.

— Так рождественский ужин ты заказывала?

— Разумеется.

— Разумеется. — Разумеется. Разумеется. Ей никогда не приходило в голову, что, заказывая рождественские ужины, она заставляет кого-то работать на Рождество. — Ну, ладно, твой подарок я тебе отправила, мам. Я пойду — сегодня в честь Томми дают торжественный ужин. В ознаменование его огромного интеллекта.

— В Рождество?

Ох, да какого хуя…

— Он еврей.

Джоди услышала, как на том конце провода резко вдохнули. «Это облегченная версия, мам, представь, как ты будешь фраппирована, если узнаешь, что он покойник, и убила его я».

— Ты мне этого не говорила.

— Да говорила. Должно быть, ты уже подробности забываешь. Мне пора, мам. Надо еще помочь Томми проколоть пенис до ужина. Пока. — Она повесила трубку.

Почти весь разговор Томми голым танцевал перед ней, а теперь остановился.

— Я упоминал, что меня беспокоит твоя нравственная гармония?

— Сказал парень, только что игравший в «надрай себе мошонку» моим красным шарфиком, пока я поздравляла с веселым Рождеством любимую мамочку?

— Признай. Тебя это немножко возбудило.

Доктор Дрю — Дрю Маккомбер, Омбудсмен, штатный фармаколог и медицинский советник Животных — боялся темноты. Страх впитывался в него, как астральный кекс, и вырубал намертво неизбежной паранойей после четырех лет в ночной бригаде грузчиков «Безопасного способа». Штука в том, что просыпался Дрю вечером под всепроникающим светом, горевшим в его квартире над гаражом в Марине, ехал четыре квартала под уличными фонарями в ярко освещенный магазин, с работы уходил утром, когда солнце уже сильно отрывалось от горизонта, возвращался домой под ботанические софиты и ложился спать с атласной маской на лице. С темнотой он встречался до того нечасто, что она ему теперь показалась опасным незнакомцем.

Около полуночи в Рождество Дрю сидел в джунглях конопли высотой пять футов у себя в беспалевной гостиной — в темных очках — и смотрел по кабельному кинокартину об особых отношениях хозяйки английского поместья и ее трубочиста. (Из-за рабочего графика и постоянных требований оставаться обдолбанным Дрю было не с руки держать подружку. До встречи Животных с Синией его половая жизнь преимущественно сводилась к одиночной программе, а теперь (вздох), очевидно, опять предстоит к ней вернуться.) Стоило закопченной трубочистовой руке шлепнуть напудренную попку хозяйки, Дрю немного печалился — этот оттиск сажи на алебастре тенью ложился на его эротическую душу. Возбуждать-то возбуждало, но не радовало. Его грузчицкие конопляные штаны подпирались деревянной распоркой стояка, но печально и одиноко.

Но тут, будто бы по сценарию «Эректо, щедро одаренного бога маловероятных соитий с доставкой пиццы», в дверь Дрю постучали. Но он не побежал открывать сразу — он оправился и двинул через заросли ганджи к маленькому видеоэкрану в кухне. К своему потайному глазку. Установил он видеокамеру задолго до того, врач выписал ему такой рецепт, который превратил его в квазилегального плантатора медицинской марихуаны («Пациент жалуется, что реальность ожесточает его расслабленность. Назначается 2 грамма каннабиса каждые 2 часа ингаляцией, перорально или суппозиторно»).

Ну и само собой, ему точно заказ выполнили: на пороге у него стояла бледная, но хорошенькая блондинка в консервативном синем платьице для коктейлей и на каблуках. Словно только что с вечеринки или ужина в ресторане. Волосы у нее были подколоты крохотными синими бантиками. Она бы выдержала прослушивание на роль хозяйки особняка.

Дрю нажал кнопку домофона.

— Здрасьте. Вы уверены, что не ошиблись квартирой?

— Думаю, да, — ответила девушка. — Мне нужен Дрю. — И она улыбнулась в камеру. Зубы идеальные.

— Ёкс, — произнес Дрю и тут же понял, что произнес это вслух. Прокашлялся и поправился: — Сейчас открою.

Он пригладил эрекцию, заправил волосы за уши, пятью длинными шагами пересек лес и оказался у двери. В последнюю секунду вспомнил про очки, сдвинул на лоб, широко улыбнулся — и распахнул ее, осветив широким лучом ультрафиолета ночной туман.

Хорошенькая блондинка вдруг забыла улыбаться и завизжала, вся пошла ярким пламенем и отскочила от света. Дрю кинулся во тьму ее спасать.

В общем, если б не убийство, Рождество б тащилось как по битому стеклу — мне теперь точняк ведома тоска вечности в тотальной скуке: весь день жрать и тошнить тофундейкой, часов до шести сидеть с Ронни и мамашей, пока не придет Джеред. У его штриха свежая семья со сводными сестренками-спиногрызами, поэтому про него все типа забывают, как только утром начинаются подарки с визгами. Он весь день пересматривал «Кошмар перед Рождеством» у себя в комнате и курил гвоздику. Комната у него тотально святая святых после того, как он объявил предкам, будто не может гарантировать, что не будет мастурбировать под гейскую порнуху, если к нему зайдут. (Иногда ему так везет — мне хоть на голову становись прямо на обеденном столе и наяривай себе, мамаша только вся такая: «Милая, Рождество — это семейный праздник, мы должны быть вместе», — и заставит кончить прям перед всеми.)