Земля мертвых - Жан-Кристоф Гранже

Маленького Филиппа мать часто выгоняет на лестницу, избивает, надолго оставляет одного. Он регулярно пропадает в окрестных лесах. Его много раз задерживают за кражи и вандализм. Примерно в десять лет он бросает школу. Дома заканчиваются деньги. Филипп ходит за пособием. По возвращении мать обвиняет сына в том, что он стащил деньги, и бьет его смертным боем.

Кроме того, Моника заводит обычай: приглашает соседских детей на очень специфические «полдники». В качестве развлечения она предлагает гостям глумиться над Филиппом и истязать его. В пубертатный период пытки усиливаются, мать обвиняет сына в том, что он сексуально озабоченный, «только об этом и думает», «в точности как его папаша». Она избивает его, прижигает сигаретами, подносит горящие спички к его члену (это Моника называет «дезинфекцией»).

Вмешиваются социальные службы.

В тот день, когда ребенка в тринадцатилетнем возрасте забрали у матери, медицинский осмотр показал ошеломляющие результаты: у Филиппа обнаружились многочисленные признаки истощения (на коже чередовались лишенные пигмента и гиперпигментированные участки, он страдал экземой, живот был раздут; у него уже выпадали волосы). Вдобавок его тело представляло собой полный каталог рубцов: следы ожогов, порезов, умышленных повреждений. Рентген показал множественные плохо сросшиеся переломы, черепно-мозговые травмы: чудо, что он был еще жив и в своем уме.

Монику Собески арестовали – ей предстояло провести двенадцать лет в тюрьме строгого режима. Филиппа определили в приют, а потом в приемную семью в окрестностях Гапа. Этот жестокий, раздражительный, вспыльчивый мальчик не был подарком. В пятнадцать лет он изнасиловал одну из своих приемных сестер, умственно отсталую девочку.

Филиппа поместили в специализированный приют для трудных подростков и постарались забыть о его шалостях, но он страшно избил парнишку, который в общей спальне слушал рок. Позже выяснят, что мать измывалась над ним под музыку «Led Zeppelin», «Deep Purple», «The Who», «Ten Years After». C тех пор Собески не выносил мощных гитарных аккордов.

Спустя год в кафе он с сексуальными намерениями пристает к девушке. Но поскольку он несовершеннолетний и имеет смягчающие обстоятельства, ему снова все сходит с рук. Новый центр, новые проблемы. Собески начинает выпивать и подторговывает наркотиками. В восемнадцать лет его переводят в приют для совершеннолетней молодежи в Шамбери. В этот период он околачивается в приграничном районе со Швейцарией, пробавляясь то мелкими налетами, то работой по охране порядка.

Свидетельские показания единодушны: Филипп Собески – сексуальный хищник. В его окружении к нему прилипла кличка Соб-Елдоб. Доказано также, что он уже занимается проституцией. Вопреки тому, что он расскажет позже, бисексуалом он становится еще до заключения.

В 1982 году его в очередной раз задержали за изнасилование в Морто. Приговоренный к пятилетнему сроку заключения, он через два года получает полусвободный режим и вскоре снова начинает подворовывать и торговать наркотиками. В это очень нестабильное время он осваивает приграничные районы на юго-востоке Франции. Собески не является в полном смысле слова ни бродягой, ни «панком с собакой». Скорей, это хулиган с шилом в заднице, которому не удается даже влиться в среду таких же, как он, маргиналов, живущих вне закона.

Начиная с 1984 года он снова оседает в Безансоне. Здесь он одновременно играет роли вербовщика и доверенного лица в районе парковки в Баттане, неблагополучном квартале города. Кроме того, он занимается торговлей наркотиками в квартале 408 и Плануаз. В 1987 году, ко времени правонарушений, которые ему инкриминируют, Собески хорошо известен полиции. Однако приходится ждать истории с курткой на меху, чтобы окончательно с ним разобраться. Двадцать лет тюремного заключения, из них семнадцать – строгого режима.

Дома Корсо по-прежнему с недоверием продолжил чтение досье. Этот профиль прожженного преступника – а ему довелось видеть тысячи таких – никак не вязался с убийцей-рецидивистом, которого он преследовал: дисциплинированным, не оставляющим за собой никаких следов и своим образом действия демонстрирующим изощренную жестокость.

Вместе с тем в досье Жакмара не содержалось никаких подробностей (или фотографий) убийства 1987 года. А Корсо хотелось бы увидеть раны на лице Кристины Воог, а также узлы, которые непрошеный гость вязал той ночью…

На самом деле убийства Софи и Элен гораздо больше соответствовали образу нового Собески – художника, преступника со снятой судимостью, героя средств массовой информации. Этой перемене Жакмар посвятил отдельную часть своего расследования.

В тюрьме Безансона Собески сдает экзамен на бакалавра, а затем получает диплом юриста. В середине девяностых его переводят во Флёри-Мерожи, где он принимается за рисование. Мало-помалу сокамерники и надзиратели обнаруживают, что заключенный номер 283466 художественно одарен. Он способен написать лицо любого товарища по несчастью, по чьей-нибудь просьбе нарисовать карикатуру на тюремщиков или по фотографии изобразить близкого человека.

Вскоре, несмотря на свою репутацию зачинщика беспорядков, он добивается разрешения получить масляные краски и устроить у себя в камере крошечную мастерскую. Так Собески становится штатным портретистом Флёри. Параллельно с живописью в классической манере он разрабатывает собственный стиль и создает серию полотен, ошеломляющих жестокостью и правдивостью.

В 2000 году его выставку организуют прямо в тюрьме. Фотографии произведений выходят за ее стены. В 2002-м произведения Филиппа Собески официально экспонирует галерея – да вдобавок не абы какая, а галерея Николь Крузе и Жана-Мари Гавино, одна из самых известных на рынке современного искусства. Совладельцы делают ставку на талант художника – и, разумеется, на его образ исправившегося убийцы. Буржуа и интеллектуалы обожают тех, кто преступает законы их цивилизованного мирка.

Сыплется град петиций. Влиятельные лица встают на защиту художника, который «с лихвой оплатил свой долг обществу». Собески же дает говорить своим полотнам. И он прав: подобный художник больше ни для кого не может быть преступником. А если он им был, то это лишь прибавляет подразумеваемой мощи его творчеству. В связи с ним упоминается имя Караваджо, драчуна и убийцы, отныне его почитают первейшим летописцем тюремного мира.

Вмешивается политика: даже если прощение и милосердие в двухтысячные годы не слишком в моде, в борьбу вступают представители не только левых, но и правых сил. Свободу Собески!

Корсо в растерянности пробегал глазами статьи, петиции, речи защитников художника – все они были известны в разных областях. Он часто имел дело с этими крикунами – писателями, певцами, политиками, заметными людьми, убежденными, что наделены даром интуитивно прозревать истину, даже тогда, когда дело еще не решено и полицейские топчутся на месте…

Но Собески – это не тот случай: тут речь шла о восстановлении в правах, о втором шансе и, как ни странно, об очистительной силе искусства. Корсо понять не мог, с чего бы, проведя в тюрьме почти два десятка лет и занявшись живописью, Соб-Елдоб вдруг перестал быть хищником. Как говаривала Бомпар, вы можете сколько угодно просвещать психопата. Все, чего вы добьетесь, – это будет хорошо образованный психопат.