Рутина - Евгений Алехин

Но сначала я думал, что она очень глупа, тем Лена мне и понравилась. Оказалось, что за несколько дней до поезда ее отравили клофелином. Она собиралась в отпуск, пошла на ночную вечеринку, и там ей подмешали, хотя воровать у нее было особо нечего. Может быть, просто хотели трахнуть? Кто-то из знакомых ее доставил к маме. Пару дней Лена приходила в себя, за это время ее уволили, решив, что она на наркоте. Еще был ментовской допрос, когда ее бывший хахаль пропал на несколько дней после угроз самоубийства. Лена, как во сне, села на поезд до Петербурга, где ехать пришлось настолько долго, что у нее даже случился вагонный роман с каким-то дембелем. Он смекнул, что девчонка не в адеквате, занавесил плацкартное место простыней и поставил Лене пистон под стук колес о шпалы. Он сошел на какой-то полусуществующей станции типа Бологое, предварительно признавшись в любви и попросив Лену сфотографировать его на смартфон. «Молодой Вуди Харельсон» – такое имя дал Костя этой фотокарточке. Даже приехав к Дарье, Лена спала очень много. Могла уснуть днем или ночью, утром или вечером. Все стало неважно после отравления. И вот она услышала мой голос, лежа у нас в квартире, – я только приехал с залива в пятницу вечером и о чем-то говорил с Костей. Она вслушалась. Мы были ровесники, но я разговаривал с Костей, как, может быть, с племянником или сыном. Что с работой? Сколько денег надо? Как у тебя продвигаются тексты? Он что-то ответил.

Я сказал:

– Логично.

У Лены иногда возникали шутки только для собственного пользования. Она увидела меня и сказала:

– Ты логист, – тихонько засмеялась, обнимая мягкую игрушку. А когда мы уже стали парой, узнав, что я учился на сценарном, она сказала:

– Ты тамада!

И так же тихо засмеялась. А потом я бросил работать с Женей и предложил ей не возвращаться в Кемерово. Она казалась очень честной, я решил сразу узнать все, что мне нужно, чтобы особо не терзаться, и она отвечала со всеми подробностями, которые мне были нужны. Сколько у нее было мужиков, кому и зачем она отсосала, от кого уходила сама, кто как к ней относился. Были в ней странности – например, она вообще не дрочила. Расспрашивал про подруг, одна из которых, красавица модель, на спор сделала Лене куни. В ней не было как будто своего желания, но была изящная женственность, несмотря на свою склонность к полноте, она была очень мобильной, легкой на подъем, загоралась рядом с другим человеком, но в одиночестве гасла, без любви оставался лишь мрачный угар. Когда было для кого жить, ей не было равных как бабе, притом что она не была одной из тех, на кого принято западать. Позже, в середине зимы, от нас съехал Вовик Негр-Негр, и квартира, разделенная шкафом, теперь вполне годилась для нас: Кости и Дарьи, меня и Лены. Был какой-то баланс, но недолго, как только ты замечаешь счастье, понимаешь, что его уже и нет.

Нам открыла сухая и бледная, почти уже неживая, бабушка. Она сказала:

– Ой, мальчики. Подождите.

Мы топтались в коридоре. Она ушла куда-то вглубь квартиры. Слышно было, как бабушка говорит по телефону. Диктует адрес, договаривается о цене. Я установил поудобнее сумку-тележку с инструментом. Выключатель не работал, мы замерли в полумраке, на сквозняке.

– Ого, что тут есть, – сказал Марат.

Теперь я заметил, что прямо перед нами у стены стоял стол, на котором, накрытое простыней, лежало человеческое тело. Машинально я приподнял край простыни. Это был труп крупного мужчины за тридцать.

– Сынок, ну ты совсем поехал? – зло прошептал Марат.

Бабушка вернулась. Она вздохнула и сказала:

– Мальчики. Приходите лучше завтра. У меня тут сын умер.

– Как вам будет удобно, – сказал Марат.

– Извините, что не предупредила, – сказала бабушка, – забыла. Это он договаривался о дверях.

Почему-то я не мог так сразу уйти. Я сказал:

– Дайте только посмотреть, все ли на месте. Двери, наличники. Чтобы завтра сразу приступить к работе.

– Женя, – выразительно сказал Марат.

– Да, конечно, – сказала бабушка. Она провела меня в одну из комнат, где я все пересчитал и сказал, что все в порядке. Я это все выдумал или я правда чувствую какую-то магическую вещь? Казалось, покойник рядом, его дух еще здесь. Смерть говорила со мной, но я не разбирал речь. На улице я хотел было извиниться перед Маратом, на что он только рукой махнул.

– Да я понимаю. Просто перед бабулей неудобно. Я понимаю, что это интересно все, материал. Приходишь работать, а на столе жмур. Или, помнишь, эта пожилая дама? Ха-ха, помогите, мальчики, мне надо утку поменять.

– Или двадцатилетняя Анна Петровна! – подхватил я. – Марат, да, знаете, в Эрмитаже есть такая картина…

Через неделю Марат пропал. Заказы я не мог брать сам, так как на фирме оформлен был только он. У меня же не было ни прописки, ни даже регистрации. Поэтому я сам установил двери в последней квартире, потом просто гулял с Леной, ждал, тратил последние деньги. Лена с Дарьей пошли устраиваться на работу официантками, а им сказали, что нужно будет сосать члены. Наверное, кризис – какой-то водоворот, он всегда с тобой и может касаться любой сферы жизни. Но еда в «Пятерочке» была для нас бесплатной.

Курс лечения простатита в шарлатанской больничке «Ом-клиник» подходил к концу. Болезненный массаж, целебное электричество в очко, антибиотики. Я ехал на последнюю процедуру в теплый и влажный день. Лил дождь, снег под ногами превращался в грязное месиво. Я лег на кушетку, спустил штаны, подогнул ноги под себя. Женщина в халате вставила мне пластмассовую палку в задницу и запустила аппарат. С моими сосудами происходило что-то дико полезное.

– А вы как добираетесь? – спросила медицинская женщина.

– Простите?

Было очень странно вести светскую беседу в таком положении, но я все-таки отвечал.

– Не пойму такую погоду. К чему готовиться, как добираться до работы. Вы на такси или пешком?

Оказалось, что Марат развязал и уехал, по-моему, в Луганск к какой-то писательнице, наставником которой он был на сайте проза. ру. Он неделю трахался, как юнец, пил алкоголь, выяснял отношения с ее бывшим мужем. Потом деньги закончились, и он вернулся обратно. Но все это я узнал не сразу, сначала просто был звонок:

– Прости, сынок, я сильно болел.

Когда я пришел к Марату, мы говорили на лестничной площадке – у него с тестем и тещей отношения были так себе, поэтому я ни разу не заходил к нему в гости. Марат выглядел как провинившийся подросток:

– Дай пару дней. Мне надо поправиться, и продолжим работу.

Поправлялся он так: ложился под капельницу, разговаривал с психологом, после чего ему ставили какой-то укол, после которого он не мог пить еще год.

Последнее время я плохо спал. Мне все надоело, я скучал и мечтал. Недавно у нас с Костей вышел альбом «детский психиатр», но ни одно интернет-СМИ его не заметило. Я думал, что надо, наверное, перебираться обратно в Москву, как-то продвигать творчество. Еще мне предложили сняться в двух короткометражках. Я сказал Марату, что ближе к апрелю хочу покинуть Петербург. Он сказал: подумай. Пока есть силы, можно заработать. Не хотелось его бросать, но когда я вернулся домой и сел с Леной ужинать, то услышал, как Дарья хнычет в комнате.