Подарок от лепрекона - Катя Водянова

— Дара, — все же ответил он через минуту. — Это “дуб”, как символ мудрости.

— Скорее как "дар" или “подарок”, - Хелен улыбнулась мягко, но с каким-то лукавством, особенно явным при упоминании дуба, хотя что смешного в дереве? Русских невозможно понять.

* * *

Сразу после выписки нас с Дарой перевезли в Грейстоун, таково было условие Кевина. Как и то, что я сокращу общение с О'Келли. В этом была некоторая логика: Гаррет — горячий парень, а некоторые дела и решения требуют холодной головы. И чем меньше людей задействованы в них, тем для всех лучше.

За время моего отсутствия сменилась почти вся охрана и прислуга в доме, их место заняли хмурые и неразговорчивые мужчины и женщины, с явно военной выправкой. Я предпочитала не копаться во всем этом слишком глубоко, не хватало ещё ненароком влезть в политику, да и дядя Коля советовал то же самое, напоминал о пословице: "Меньше знаешь — крепче спишь".

Ещё рядом со мной постоянно кружился "троюродный братец из Сибири" — Виталя. Его тоже привел дядя Коля и посоветовал не отпускать от себя и давать читать все документы перед тем, как подписываю. А бумаг хватало, кажется, за эти недели я поставила столько подписей, что ими можно выложить дорогу от Дублина до Москвы, и первый ее метр проложила ещё в больнице, когда только-только пришла в себя и увидела Кевина.

Хэйс выглядел неважно, как человек, не спавший несколько суток. Он постукивал смартфоном по краю кровати и следил за показаниями приборов.

— А ты крепче, чем я думал, — бросил он вместо приветствия.

— А ты добрее, чем я думала.

То, что было после родов, будто стёрлось из памяти, но доктор Уолш рассказывал, что в моих венах теперь течет немало крови Хэйсов. Странный поступок для него и не совсем логичный. После всех слов, угроз и действий, дать умереть мешающей русской — вот был бы правильный поступок для Кевина.

— Я рос без матери, ясно? И не хотел бы такой судьбы племяннице. И, Хелен, — он отвёл взгляд и почесал подбородок. Потом вздохнул и все же посмотрел на меня. — Это все бред, что говорил раньше. Я не стану запихивать тебя в психушку или ещё как-то лишать возможности воспитывать дочь. Но будь благоразумна: теперь капиталы Хэйсов, большей частью, в твоих руках.

— Нет. Ты сделаешь так, чтобы все вокруг знали: у этой русской за душой ни монеты. Или что она умерла. Уехала в Америку или любое другое железное доказательство, что деньги остались в вашей семье. Думаю, Шону пора начать отрабатывать свои деньги.

— В самом деле хочешь отказаться от всего?

Все это стоило сказать только ради того, чтобы поглядеть на вытянувшееся лицо Кевина и выпавший из его рук смартфон. Но, пожалуй, стоит немного поберечь его нервы.

— Ты откроешь счет на нас с дочерью, тайный, туда отойдет треть от того, что нам оставил Дон. И домик Киарин тоже остается за мной. Еще хочу, чтобы после совершеннолетия моя дочь получила долю в вашей компании, если сама пожелает. Я не могу решать за нее такие вещи.

— И твой миллион, Хелен, не забывай. Мои консультанты подскажут, как распорядиться им правильно и иметь каждый месяц неплохой доход.

— Хорошо, — я кивнула и потянулась за поильником с трубочкой. Теперь мне постоянно хотелось пить, сильнее — только увидеть свою кроху. Ее приносили несколько раз в день, но все равно непозволительно мало. Доктор Уолш называл меня чокнутой мамашей и говорил, что нужно отдыхать и набираться сил, а для общения с дочкой впереди целая жизнь. Которая может быть и не такой долгой, если кто-то не образумится и не перестанет геройствовать там, где не нужно.

— Хорошо? А как же отречься от состояния ради О'Келли?

— Это наше дело.

Не хотела развивать эту тему. Только не с Кевином. Конечно, я сильно переживала о грядущем разговоре с Гарретом. Он спас нас с малышкой, но при этом роды — это не то, что стоит показывать мужчине, с которым планируешь отношения. Возможно, эти планы только в моей голове. Но как же не хотелось думать об этом. Именно этот мужчина нужен мне, необходим, как воздух.

— Ну да, ну да, — Кевин успел взять себя в руки и уже улыбался. — О'Келли приучился жить без мозга, что ему жизнь без самоуважения?

— Если бы он хотел себе пугливую девственницу, для которой гамбургер и стакан с колой — лучший комплимент — он бы не обратил на меня внимания. А любовь — это всегда жертвы и уступки.

И сейчас, когда после этого разговора прошло больше шести недель, О'Келли и не думал впадать в бездну самоуничижения и сомнений. Несколько раз он приезжал проведать нас с Дарой, каждый день звонил или писал, говорил о чем-то с Адамом и регулярно повторял, что мне нужно быть острожной. И ни разу, ни на единую секунду в его глазах не мелькнула нерешительности, отвращения или страха перед ответственностью сразу за двух ведьм или моими миллионами.

Единственное, что мне не нравилось, его постоянные напоминания об осторожности и том, что где-то рядом со мной расчётливый убийца, уже уничтоживший Ханну. Возможно, он же был виноват и в таинственном исчезновении доктора точно в день моих родов, просто взявшего машину и под предлогом покупки важных лекарств исчезнувшего из Грейстоуна, подброшенной кошке и прочем, но больше охраны и больше осторожности, чем сейчас, представить сложно. Мы с Дарой почти не выходили на улицу, не общались ни с кем из посторонних, и даже с давними обитателям особняка старались не пересекаться лишний раз. С дядей Колей, молчаливым Виталей или Шивон было спокойнее. Изредка к нам заходила Эмма, вежливо интересовалась делами и здоровьем, а после уходила. Наверное, ей тоже было скучно в стенах дома-музея, Десмонд, помощницей которого числилась девушка, вел весьма уединенный образ жизни и, кажется, был помешан на лошадях. Даже звал меня посетить скачки, временами так настойчиво, что становилось все сложнее отказывать.

После рождения девочки его будто выбросили из жизни семьи Хэйс. Все вокруг хлопотали, решали какие-то вопросы, договаривались, нянчили младенца и строили планы на будущее. Десмонда же просто не замечали. Даже Шивон, прислуга, то и дело попадалась ему на глаза с пушистым свертком из одеял на руках, в котором дремала крохотная Дара.

И имя. Дурацкое, неподходящее для наследницы Хэйсов, как и фамилия. Хелен уперлась и записала дочь как Дару Ксуйски, на фамилию, которую ни один приличный ирландец не сможет повторить. Малышке бы подошло что-то более звучное и поэтичное. Возможно, “Киарин”. Девочка так сильно походила на погибшую жену Десмонда, на самого Дона — тонкими чертами лица, громадными потусторонними глазами и пушком темных волос на макушке. Она должна носить фамилию Хэйсов, взрослеть в Грейстоуне и получить правильное образование, научиться обращаться с лошадьми. А не слушать деревенские колыбельные туповатого О'Келли, который так и крутился рядом. При каждом удобном и нет случае он оказывался в поместье, пробирался в комнату Хелен и возился там с Дарой, точно та была его дочерью, а не Дона. И русская всегда радовалась таким визитам, готовилась, прихорашивалась и расцветала.