Имитатор. Книга первая. Увертюра - Олег Рой

Пронзительное, троекратно повторенное «ми» — как птичий крик.

Троекратно… Троекратно?

Киреев глядел на Арину не столько удивленно, сколько оценивающе:

— Что-то случилось?

— Нет-нет. Ну… я думаю, что нет. Но ты все равно гений. Если бы ты не обратил внимания на скамейки, я никогда ни о чем не догадалась бы! Так что все лавры — тебе.

— Погоди, как это, ведь выяснили же, что скамейки ни при чем? Ну то есть компания «Мирон энд Ко» не имеет к нашим жертвам никакого отношения. Или…

— Компания и сам Мироненко — не имеют, а скамейки как раз очень даже имеют отношение. Там по пять горизонтальных брусьев на каждой, понимаешь?

— Два раза по пять, на сиденье и на спинке… Погоди… Хочешь сказать, скамейка — это имитация нотного… как эта штука называется, на которой ноты пишут?

— Нотный стан она называется. И да, скамейка имитирует нотный стан.

— А каждая жертва — нота? Черт! То-то у них имена такие дикие. Фанни, Доменика, Ольга которая Ляля и репортерша эта Регина. Фа, до, ля, ре.

— И прически еще! Это же флажки, которыми нотные длительности обозначают!

— И черным он их красит для пущей наглядности. И ясно, как выбирает. Мы все понять не могли, почему именно эти…

— И почему? — слегка удивилась Арина. Увидев в именах — мелодию, она так обрадовалась этому прорыву — ну как же, связь между жертвами обнаружилась! — что кинулась отыскивать музыкальный источник, и даже не задумалась о том, как убийца находит своих жертв. Тоже мне — вопрос, нынче-то, в эру социальных сетей и прочих интернет-ресурсов. А вот Киреев — задумался.

— Ты что, проверяешь меня? У каждой из девушек на работе — какая-никакая, а униформа, а главное — бейджики с именами. Журналистка-то в газете прописана, а у остальных имя на бейджике, ходи и высматривай, что тебе нужно. Вплоть до весовой категории, кстати. Я сперва-то на соцсети грешил, но там ведь не поймешь — настоящим именем страница называется или чистая Фата Моргана. И ведь глядел на их фоточки из сетей — в том числе и с бейджиками. И ничего в башке не щелкнуло. Ну редкие имена, и что? А у нас тут, выходит, музыкальный мотив наличествует. Во всех смыслах этого слова.

— Точно. И если бы не ты, я бы и не подумала в эту сторону.

— А теперь, я так понимаю, подумала. И определила, что это за мелодия? Потому что если такой мелодии не существует, значит, совпадение. Хотя для совпадения как-то очень уж… впечатляюще.

— Среди сколько-нибудь известной музыки точно такой последовательности не нашлось. Но я обратилась к специалистам.

— В филармонию?

— Вот про филармонию я почему-то не вспомнила. Ну оно и к лучшему, там мне все равно не помогли бы. Потому что с этих нот начинается опус мальчика, который нынешним летом поступал в консерваторию.

— И не поступил.

— Так точно, товарищ майор!

— Тогда, значит, девушка, которая появлялась возле каждой жертвы, ни при чем?

— Не знаю я, при чем там девушка, но все-таки должна быть при чем. Слишком ее много для случайного совпадения.

— А если… Все говорят «девушка», «девушка». А если ей лет сорок? Мамаша, сдвинутая на музыкальности обожаемого сыночка.

— Может, и мамаша.

— Или у музыкального мальчика есть еще какая-то страстная поклонница, которая убивает во имя его таланта. Или они вдвоем убивают?

— Не знаю, Киреев. Но согласись, расспросить этого юного композитора просто необходимо.

— И мы сейчас к этому мальчику едем?

— С высокой степенью вероятности.

— Как это — вероятности? Ты что, не знаешь, кто именно твой фигурант?

— Да профессорша, которая мелодию опознала, фамилию не запомнила, только сказала, что фамилия, хоть и не Иванов, довольно обыкновенная, а вот имя было какое-то странное. Ну я в архиве приемной комиссии троих отобрала. Двое уже отпали, остался один.

— А сама-то профессорша что говорит? Какое из имен ближе ее памяти?

— Профессорша ничего не говорит. Она куда-то делась. Пришлось самой отбирать.

— Делась? И она тоже? Злобная тетка, не пустившая юного гения в консерваторию — ее-то уничтожить прямой мотив.

— Кир, типун тебе на язык! Профессорша эта вовсе не злобная, она даже не главная была в этой комиссии на прослушивании, и вообще суперская тетка, но ты ж понимаешь, творческая личность, так что завеяться она могла куда угодно.

— Все бывает, Вершина, но ты же понимаешь, что совпаденьице… неприятное? Это мягко говоря. И то, что тетка эта не главная была из тех, кто юных гениев отсеивал, это ничего не значит. Ее как зовут, кстати?

— Мирра Михайловна ее зовут.

— Два раза «ми»? И ты хочешь меня убедить, что это — совпадение? Ты сама-то в это веришь?

— Перестань, и так тошно. Если я буду про это думать, я ни до чего толкового не додумаюсь, вся в эмоции уйду. В общем, двоих со странными именами я сама объехала, они не при делах. В смысле, это не их мелодия. Одного, правда, дома не было, он, как в консерваторию пролетел, куда-то свалил, мать не в курсе, где его искать Но это вряд ли он, его опус мне наиграли, не то. Короче, остался последний.

— Хороший критерий — странные имена.

— Какой есть. На самом деле не такой уж плохой критерий. Вани, Миши и Саши сразу отпали, одного — Леопольда — тамошний профессор вспомнил, вместе с его опусом, не тот. Да там, собственно, не так уж много абитуриентов. Так что вряд ли я кого-то пропустила. Не знаю, при чем тут этот Юлий Минкин, но, судя по всему, нужная нотная последовательность — именно из его опуса. Если нет, я не знаю, куда дальше двигаться. И можно сколько угодно думать, что исчезновение Мирры Михайловны — просто гадкое совпадение, но… — Арина в сердцах треснула себя по коленке, поморщилась, помотала головой, пытаясь отогнать всплывающую в мозгу картинку: Мирра и Милена в темном подвале, связанные, ослабевшие, теряющие сознание… Нет, сознание им терять еще рано, и жажда пока просто жажда, а не иссушающее дыхание смерти. Пока еще нет. Всего сутки прошли. Но легко говорить: всего сутки прошли, когда ты в любой момент можешь свернуть к любому магазину и купить себе хоть десять бутылок минералки!

— Ладно, не паникуй раньше времени, — буркнул Киреев. — Приехали.

Домишки — темные от времени и погоды, скорее земляные холмики, чем здания — чудом сохранившиеся между типовых девятиэтажек — белесых, с черными черточками балконов — напоминали стайку сморчков посреди молодой березовой поросли. Только один стоял важно, как красавец-боровик: чистый белый кирпич, аккуратная коричневая черепица, промытые до сияния стекла, обведенные кофейного цвета наличниками. За ограждавшим участок изящным заборчиком свежо зеленел газон, по которому важно расхаживал белоснежный гусак великанских размеров.