Венок кентавра - Мария Брикер

– Как жаль… Раз нельзя написать портрет, я хотела бы выбрать готовое полотно. Хочу подарить картину мужу на Новый год, он ваш горячий поклонник. Я была в галерее, но там нет того, что бы я хотела.

– Проходите, выбирайте, – предложил Дербеш. – Какая тема вас интересует?

– Мне бы хотелось что-нибудь на библейскую тему.

– Простите, я не пишу на библейские темы, – неожиданно резко ответил Дербеш.

– Почему вы меня обманываете? – состроила из себя капризную дуру Елена Петровна, подошла к мольберту и сорвала ткань: – А это что, по-вашему? Я хочу эту картину!

– Эта картина не продается, – со скрытой угрозой сказал Дербеш, вырвал у Зотовой ткань и вновь закрыл мольберт.

– Я хорошо заплачу! Продайте мне эту картину, – настаивала Зотова.

Неожиданно Дербеш попер на нее грудью:

– Как я вас всех ненавижу! Богатенькие бесцеремонные ублюдки! Вы думаете, за деньги все можно купить? Даже душу мою! Не выйдет! Она не продается! Убирайся отсюда, сука!

Елена Петровна попятилась назад, теперь она верила Берн, что у Дербеша глубокая депрессия. Иначе как еще воспринять это внезапное бешенство?

– Юля, пожалуйста, не надо! – заверещала Алиса и бросилась вниз по лестнице. Она уже оделась и привела себя в порядок.

«Юля… Юлиан Дербеш – Юлия Дербенева. Юля – Юлиан, Дербеш – Дербенева», – ошарашенно подумала Зотова. Вот она – ассоциация, которая с самого начала расследования крутилась в голове! В памяти всплыл рассказ Тани Трушиной про то, что Вероника со своей подругой Юлей погуливали вместе. Не к братику ли Колесниченко они бегали расслабляться?

Дербеш ее не слышал, он схватил Елену Петровну за воротник шубки и начал выпихивать из мастерской. Елена Петровна не любила подобного фамильярного обращения. В конце концов, ничего плохого художнику она не сделала, просто попросила продать талантливо написанную картину. Поэтому Зотова сжала руку в кулак, размахнулась и дала Дербешу в глаз. Юлиан охнул и осел на пол, осоловело хлопая одним глазом – второй не открывался. Алиса молча бросилась к художнику и встала рядом с ним на колени.

– Извини, – пожала плечами Елена Петровна, сунув руку в карман. – Непроизвольно вышло. Не люблю, когда меня пихают!

– Да ничего, – шмыгнул носом художник, ощупывая опухающий глаз. – Это вы меня извините. Переработал, наверное. Вот и замкнуло. – Юлиан живописно покрутил пальцем у виска.

– Бывает! Лед у вас есть? Или холодное что-нибудь? – спросила Зотова у Алисы, которая уставилась на нее во все глаза.

– Принеси, пожалуйста, лед из холодильника, – попросил Дербеш. – А то глаз сильно распухнет.

Алиса кивнула и унеслась в другую комнату. Кажется, дочка Берн реагировала только на команды Юлиана.

– Хорошая девушка, – заметила Зотова.

– Да… – кивнул Юлиан. – Алиса вдохновляет меня своей непорочностью и чистотой. Картину я пишу ей в подарок. Алиса слишком неуверена в себе. Картина – своего рода психотерапия, поэтому эта работа не продается, – внезапно разоткровенничался художник.

– Юля Дербенева вас тоже вдохновляла своей непорочностью и чистотой? – поинтересовалась Елена Петровна и поняла, что попала в точку.

Юлиан не ответил, но она видела, какими больными стали его глаза и как побледнело лицо. Дербеш с трудом поднялся с пола, отвернулся, постоял ссутулившись некоторое время, размышляя о чем-то и пытаясь прийти в себя, обернулся.

– Вы не заказчица, – тихо сказал он.

– Угадал, я твоя совесть, – сказала Зотова и показала служебное удостоверение. – Поговорим?

Вернулась Алиса, засуетилась около Юлиана, пытаясь пристроить ему на глаз лед, завернутый в полотенце.

– Милая, иди домой, – ласково попросил художник, забрал у нее кулек и поцеловал Алису в лоб. Девушка замерла, испуганно глядя то на Дербеша, то на Елену Петровну.

– Что-то случилось? – робко спросила она.

– Все хорошо, Алиса. Иди, пожалуйста, домой, – настойчиво попросил Юлиан. – Нам надо с…

Дербеш запнулся, глядя на следователя.

– Елена Петровна Зотова, – уточнила женщина.

– Нам надо с госпожой Зотовой обсудить будущий заказ. Это долго, а время позднее. Твоя мама будет волноваться. Я тебе позвоню, милая!

Алиса постояла некоторое время в нерешительности, кивнула и пошла к выходу. Дербеш вышел в прихожую ее проводить, затем вернулся, постоял некоторое время, сложив руки на груди и разглядывая Зотову.

– Присаживайтесь, – кивнул он с усмешкой на широкую кровать с балдахином. – Я сейчас вернусь.

Художник исчез. Елена Петровна сняла шубу, плюхнулась на ложе и глубоко утонула попой в матрасе. Совершенно очевидно, что Юлиан нарочно предложил ей присесть на кровать, чтобы она почувствовала себя дурой. Во всяком случае, выражение лица у нее в данный момент было совершенно точно идиотское. Кровать с розовым балдахином. Какая пошлость!

Художник вернулся, держа в руке какую-то картину. Дербеш встал напротив Зотовой и повернул картину к ней. Сердце в груди Елены Петровны стукнулось о ребра. На полотне была изображена обнаженная белокурая девушка с демоническими крыльями.

– Это она. Моя Юля, – сказал Дербеш, пристально глядя Зотовой в глаза.

– Вы ее любили?

– Почему любил? Я и сейчас ее люблю, – сказал Юлиан, повесил картину на стену и отошел на несколько шагов, любуясь своей работой одним глазом, к другому он прижимал полотенце со льдом. Зотова тоже встала и подошла ближе.

– Прекрасная работа, – похвалила она. – Вас Вероника познакомила?

– Да. Я только приехал в Москву. У меня были сбережения. Вообще-то я художник-реставратор, фрески восстанавливал в храмах. Картины тоже писал, но их никто не покупал. Я скопил денег на реставрациях и поперся Москву завоевывать. Решил, что меня в столице обязательно оценят. Снял роскошную квартиру на Арбате. Мне казалось, что именно так надо начинать великое восхождение. Пару моих картин действительно взяли в одну из галерей и выставили на продажу. Заплатили шестьсот долларов, бешеные для меня деньги. – Юлиан усмехнулся, прошел к своему царскому ложу и сел. Зотова последовала его примеру и снова провалилась в матрас. Юлиан снял с глаза лед. Припухлость немного прошла, и он смог открыть веко. – Я познакомился с местными художниками, они меня приняли, и началась одна большая пьянка. А картины мои больше не покупали! Я подрабатывал карикатуристом и очень скучал по дому.

– Поэтому вы разыскали сестру?

– Веронику? Нет, не поэтому. Меня ее мать просила передать ей посылку и телефон дала. Вот я и позвонил. Так бы, наверное, не стал. Мы с Вероникой были совсем чужими. Сестру в балетную школу определили, когда она была еще ребенком, я ее почти не знал. Да и семьи наши практически не общались. Я родственник по линии отца Вероники. Когда он умер, ее мать повторно выскочила замуж. Мужик оказался, мягко говоря, не слишком приятным человеком, и наши родственные отношения сошли на нет. Это мой отец инициатором выступил, позвонил Вероникиной маме и спросил, не надо ли что-нибудь дочке передать. А я что? Мне же не сложно! Приехал, устроился, позвонил Веронике, спросил, куда подвезти. Она обрадовалась, сказала, что сама за посылкой заедет, и приехала с подругой. Я тогда находился в постоянном пьяном угаре и накумаренный был по полной программе. И вдруг вижу среди тумана – солнце. Влюбился сразу! Только Юля оказалась не солнцем, а обратной стороной луны. Она внешне светилась, а в душе такие страсти бушевали… У нас начался безумный роман. Месяц счастья! А потом у меня вдруг резко кончились деньги, и меня вышвырнули из квартиры. Друзья-художники куда-то сразу испарились, и я остался один на улице. Пару недель жил на вокзале, днем подрабатывал тем, что рисовал шаржи в переходе. Юля мне звонила несколько раз, но я не мог ответить на звонок – мне было стыдно: она – талантливая балерина, а я – бродяга-неудачник. Потом я набрался смелости и позвонил Веронике, чтобы узнать, как Юля. Она начала орать, что я сволочь и тварь, разбил жизнь ее подруге. Юля ждет ребенка, за это ее отчислили из балетной школы. Она сказала, что я больше ей не брат, а Юля – не подруга, чтобы мы шли к черту со своей любовью и чтобы я забыл номер ее телефона. Вероника оказалась трусливой сукой, она страшно боялась, что и ее отчислят заодно с Юлей. Единственное, что мне удалось выяснить у сестры, – адрес Юли. Я поехал туда, но Юля там уже не жила. Дозвониться тоже не получилось – она сменила номер телефона. Я поехал в балетную школу, прямо к Василисе Андреевне, стал умолять дать новый адрес Юли. Сказал, что готов нести ответственность за ребенка, женюсь на Юле и люблю ее. Берн мне сказала, что Юля меня больше не любит, она сделала аборт, уехала в Питер с родителями и просила ее не беспокоить. Василиса ясно дала мне понять, что родители Юли меня посадят, если я объявлюсь рядом с их дочерью. Берн была так убедительна… Она это умеет. – Глаза Дербеша снова потемнели. Кажется, он ненавидел свою наставницу. – Я был раздавлен, и Берн неожиданно помогла мне. Утешила, сняла жилье и стала меня продвигать. Василиса диктовала мне, как жить, как себя вести, что говорить прессе, как одеваться и какие картины писать. Очень быстро я стал модным художником Юлианом Дербешем. Только пишу я теперь не картины, а дерьмо на потребу толпе. Самое ужасное, что это дерьмо покупают!