Боргильдова битва - Ник Перумов

— Но почему, супруг? — она обижена, не понимает. И нет времени объяснять всё как следует.

— Ты с валькириями должны будете довершить дело. Если мне не удастся одолеть этого самого Ямерта, то, во всяком случае, постараюсь, чтобы даром ему победа не далась. Вы его добьёте. Понимаешь, жена? Тебе я доверяю больше всех. Тебе и дочерям.

В её глазах слёзы, она судорожно кивает.

— Да, муж мой. Всё будет по твоей воле.

— Сурт! — оборачивается Отец Дружин к чёрному великану. — Твой черёд. Эйнхерии! Вот та битва, которую вы ждали! — бог Один приподнимается в стременах, его слышат все сотни тысяч героев, так долго пребывавших в Валгалле.

Огненные великаны и герои Асгарда опрокинут и без того растерянные рати Семерых, мы же, асы, должны опрокинуть их самих. Только поединок, только грудь на грудь.

Громоблистающие асы…

(Комментарий Хедина: громоблистающие асы, хм. Последняя атака. И никакой мысли — а что делать, если она не удастся? Как это похоже на Старого Хрофта…

Дальше в тексте лакуна. Отец Дружин просто остановился после «громоблистающих».)

Боргильдово поле застонало, почти закричало от боли под ударами сотен тысяч копыт. Два потока эйнхериев мчалось, подобные серпам в руке опытного жнеца, они врежутся в полки Семерых с боков; построившись клином, шли Сурт и его огненные великаны, и на их пути вспыхивала сама земля.

По-прежнему шесть, не семь, колотилась неотвязная мысль.

Только сейчас Отец Дружин разглядел, что навстречу мчащимся асам и асиньям движется недлинная цепочка существ, высоких, закутанных в длинные светло-синие плащи созданий: созданий, не имеющих истинной плоти.

Это Старый Хрофт ощутил мгновенно, с первого взгляда. Призраки. Духи, никогда не обладавшие телом, в отличие, скажем, от душ умерших. Сгустки того, что в Асгарде называли «магией», неведомой субстанции, в равной степени дарующей и жизнь, и смерть.

Один, два, три… двенадцать.

Ровно по числу асов.

Отец Дружин кинул быстрый взгляд на Локи, и бог огня понимающие кивнул. Они хотели поединков? — они их получат!

(Комментарий Хедина: написано по-прежнему рукой Старого Хрофта, но на куда более дорогом пергаменте, много лет спустя, уже после нашей победы и — впервые в книге — от первого лица.)

Счастье — я понял, что это, ровно в тот миг, когда вёл асов в ту нашу первую общую атаку. Боргильдова битва кипела вокруг нас, помню, как шли эйнхерии, как Сурт жёг всё вокруг себя, ещё даже не столкнувшись с врагом, но я видел лишь дюжину духов, посланных Семерыми нам навстречу, словно в насмешку.

Теперь я понимаю, что это была насмешка. Спасибо Хедину, научил. Я стал видеть злую издёвку в том, что тогда, в пылу сражения, мне казалось лишь ещё одним препятствием, что надо сломать и сокрушить, прежде чем доберёшься до главного врага.

Но тогда, в те мгновения перед сшибкой, я был счастлив. Весь Асгард шёл за мною, мы побеждали, и Семеро уже не казались неведомыми исполинами — мы убиваем их слуг, значит, убьём и их, а цена не имеет значения.

Теперь, когда Хедин и Ракот правят в Упорядоченном, я, покинув Обетованное, ищу смысл и цель. Страшное одиночество всё чаще охватывает меня, и теперь, когда не осталось мщения, я всё чаще вспоминаю всех, кто вышел со мной на Боргильдово поле — и то, как посмеялись над нами Молодые Боги.

Но в тот миг они для нас по-прежнему оставались неведомыми Семерыми.

(Комментарий Хедина: что ж, наши разговоры с Отцом Дружин не пропали даром. Молодые Боги именно что посмеялись над ним и его отрядом, посмеялись над их порывом, над «громоблистающими асами». Не знаю, стал ли от этого Старый Хрофт «таким, как я» или нет, но что он прежний не увидел бы издёвки — это точно.

Сейчас, когда я пишу эти строки, как мне кажется, я начинаю понимать, зачем Ямерту и его братьям потребовались эти гекатомбы жертв, тысячи и десятки тысяч павших на Боргильдовом поле…)

Двенадцать духов, облачённых в развевающиеся светло-синие, словно вылинявшие, плащи, неспешно плыли навстречу мчавшимся асам. Рыжебородый Тор, чья запряжённая двумя козлами колесница на миг опередила всех, даже восьминогого Слейпнира, привстал, широко размахнулся — и могучий Мьёлльнир со свистом устремился прямо в голову ближайшего из призраков.

Капюшон плаща откинулся, открылось серое лицо с тёмными провалами глазниц, словно у давно пролежавшего в могиле черепа. Безгубый рот растянулся в усмешке — неотразимый молот, сразивший несчётных гримтурсенов, пронёсся насквозь, не причинив духу ни малейшего вреда.

Описав дугу, Мьёлльнир послушно вернулся в руку хозяина; обескураженный Тор застыл с вытаращенными глазами, не видя даже, куда мчится его собственная колесница.

Широко ты, Боргильдово поле, а деваться некуда. На каждого аса — по призраку с неведомыми силами, и некогда гадать, некогда раскидывать руны. Нужно биться, а как — подскажет уже сам бой.

Слейпнир вновь вырывается вперёд, и Отец Дружин не замечает ничего вокруг, кроме лишь колышущегося синего плаща. Он привстаёт в стременах, Гунгнир занесён, надо бросать — но разве способна сталь, пусть даже волшебная, поразить бестелесного врага?

Остриё копья стремительно чертит одну руну за другой прямо перед Одином. Огненные росчерки уносятся назад, но сама руна остаётся, взывает к оставшемуся в Хьёрварде — к морям и рекам, ветрам и льдам, к подземному пламени и разящим молниям; ко всему, что пребывало во власти исконных богов Асгарда.

Нет, бушующие бури, яростные шторма и губительные лавины не явились сами на зов Отца Дружин. Им не покинуть отведённую им юдоль; но они могут поделиться нерастраченной силой, тем, что ещё не обернулось сокрушительными волнами или ураганами.

Её-то и понесло за собой копьё Гунгнир, брошенное, когда до призрака оставалось две дюжины шагов.

Чужая рука, незримая, бесплотная, уже спешила стереть начертанные на всём скаку руны, но своё дело они сделали. Гунгнир насквозь пробил синий капюшон, пронзил пустоту под ним; наконечник вспыхнул ослепительным пламенем, так что пришлось прикрыть глаза даже Старому Хрофту; но незримая мощь, собранная рунами, такая же призрачная и бесплотная, как и сам дух, своё дело сделала.

Взвились полы синего плаща, словно подхваченные внезапным порывом ветра. Неведомо, зачем призракам одежда, но ткань внезапно вспыхнула ярким, весёлым пламенем — и Отцу Дружин внезапно вспомнилась Гулльвейг.

Мысль мелькнула на краткий миг и исчезла. Нет, призрак не рассыпался, не развеялся — перед самым лицом Старого Хрофта мелькнуло нечто вроде серого облачного клуба, напоминавшего сжатый кулак. Слейпнир сам взрыл землю всеми восемью копытами, уклоняясь от удара, а сам Отец Богов ответил стремительным выпадом — Гунгнир уже успел вернуться ему в руку.