Луна в мышеловке - Грушенька Светлова

и никогда не стеснялась собственных реакций. Поэтому Виктору и нравилось дразнить и задирать ее иногда. И вообще он любил приходить в этот дом, чувствовать себя здесь своим и в безопасности, зная, что его выслушают и не прогонят. После того, что случилось с его родителями, семья дока фактически стала его второй семьей, он сам, его супруга и их внучка Инес, которая, можно сказать, взрослела у него на глазах, поэтому он вполне мог относиться к ней по-братски.

Пока Виктор поедал пирожные, она сопела и пыхтела поблизости, но уже начала варить кофе и собирать что-то к столу. Когда появился док, девчонка и вовсе притихла, потому что при дедушке особо бунтовать не смела. Она вообще в рот ему заглядывала, и он стал для нее всем – лучшим другом, лучшим учителем, лучшим наставником.

– Какими судьбами, Виктор? – проскрипел за спиной голос профессора Мюссо, владельца довольно скромной по габаритам квартиры в несколько комнат на первом этаже поместья и главного врача огромной роскошной частной больницы, занимающей все остальные комнаты и этажи. Он сейчас тоже был в халате и домашних туфлях, впрочем, не было похоже, что его подняли с постели.

– Привет, Пьер… – Виктор наконец отставил в сторону коробку с пирожными, вытер салфеткой губы и пальцы и протянул другу руку. – Прости за вторжение. И я, кажется, съел половину твоих пирожных…

Мужчина лет шестидесяти пяти, моложавый и крепкий, но с благородной сединой в густых сильно отросших волнистых волосах, скептически скривился и отмахнулся добродушно.

– Нестрашно, мне не стоит злоупотреблять сладким, а тебя воспитывать уже все равно поздно.

– Боюсь, мои манеры – не самое страшное из моих пороков.

– О твоих пороках можно было бы написать глобальный научный труд по психиатрии, – профессор Мюссо осуждающе приподнял густую черную бровь, отчего стал походить на филина. – Я бы мог прославиться…

– Ты и так знаменит, не скромничай.

– Комплимент засчитан. Чем могу служить? Ты хоть и любящий сын, но что-то сомневаюсь, что ты примчался сюда среди ночи, чтобы спросить о состоянии своей матушки. Ты же знаешь, что оно стабильно. В противном случае ты узнал бы первым.

– Знаю, док… Поэтому лучше нам поговорить наедине.

Док нахмурился, но возражать не стал. Лишь кивнул Инес. Та, без сомнения, поняла его без слов и понесла две чашечки свежесваренного кофе в кабинет, туда же отнесла и какие-то вазочки с выпечкой, тарелочки с сыром и фруктами, а также приборы и салфетки. Когда мужчины устроились в мягких креслах у накрытого столика рядом с камином, она нерешительно замерла в дверях, вопросительно поглядывая на дедушку. Заметив ее умоляющий взгляд, профессор неодобрительно качнул головой.

– Спасибо, Инес. Можешь идти к себе.

Девушка недовольно фыркнула, но ослушаться не посмела и вскоре исчезла, прикрыв за собой дверь. Правда, Виктор не удивился бы, если бы она подслушивала.

– Что ты с ней делаешь, что она слушается тебя с полуслова? Со мной она никогда не бывает такой покладистой, – с улыбкой заметил Виктор.

– Инес хорошая девочка, но дикарка. Сказывается полное отсутствие воспитания со стороны родителей, а мне некогда толком ею заняться… Наверное, придется отослать ее обратно в Париж, если она продолжит вести себя с моими гостями столь неучтиво, – он намеренно повысил тон, обратив последнюю фразу в сторону входа.

За прикрытой дверью послышался какой-то шуршащий звук и легкий скрип паркета. Виктор обернулся, понимая, что его догадки насчет этой шпионки подтвердились. Он взглянул на Пьера, лицо которого оставалось более чем серьезным, и покачал головой, рассмеявшись.

– Ты слишком строг с ней. Она умная, целеустремленная и наблюдательная. К тому же вся в тебя, судя по всему.

– Вот это я и боялся услышать больше всего, – вздохнул профессор, впрочем, по всему было видно, что он остался доволен заключением Виктора. – Так рассказывай, наконец, с чем пришел. Сегодня у меня был трудный день. Тебе просто повезло, что меня мучает старческая бессонница.

Виктор вздохнул, раздумывая, с чего лучше начать.

– Моя мать… она давно принимает этот новый препарат, блокирующий воспоминания… Ты не считаешь, что он мог оказать какое-то воздействие на ее личность? Изменить ее?

– К сожалению, мы не сможем судить об этом в полной мере, пока не отменим его полностью. Человек без собственных воспоминаний в любом случае теряет важную часть себя. Тем не менее, препарат успешно прошел испытания и сертификацию. Тяжелых побочных эффектов не выявлено. Так что мы можем быть уверены, что при благоприятных условиях она вернется к прежнему состоянию после полной отмены. Однако… если мы вообще говорим о твоей матери, а не о ком-то еще… все же ее психологическая травма была слишком тяжелой, чтобы мы могли прийти к стопроцентному выздоровлению. В этом смысле медикаментозное лечение лишь поддерживающее, а не корректирующее. Нам важно, чтобы прошло время…

Пьер уже разлил коньяк по бокалам, и Виктор задумчиво его потягивал, глядя невидящим взглядом в пылающий камин.

– Я боюсь, что совершил ошибку… И мне теперь нужна твоя помощь. Я бы хотел, чтобы ты осмотрел одну девушку, которая тоже принимала этот препарат.

Произнеся эти слова, Виктор перевел взгляд на профессора и успел заметить осуждающее и недовольное выражение на его лице.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не желаю иметь что-то общее с твоим клубом. Я старый ханжа и всегда буду судить о таких вещах с позиции своего возраста и традиционных ценностей. Может быть, я уже просто морально устарел для подобных игр, поэтому, будь добр, уволь меня от участия во всем этом. У тебя есть огромный штат, который трудится, не покладая рук, чтобы решать такие вопросы.

– Но доверяю я только тебе, – Виктор покачал головой. – Ты хороший психиатр. Честный. И ты как врач никогда не откажешь человеку в медицинской помощи.

– Чему ты хорошо научился у своего отца, так это искусству манипуляции, Виктор… – Пьер крякнул и тоже отхлебнул коньяку.

– Если ты откажешь, я не стану просить второй раз. Обычно девушки, которые подписывают со мной контракт, все же неплохо мне знакомы. Я не рискую связываться с теми, с кем не общался ранее. Так вот как правило они не сильно меняются после потери памяти. Они всегда бывают в недоумении, но в итоге принимают ситуацию более естественно и не испытывают сильных потрясений. Что касается этой девушки, то я вовсе не уверен… Либо препарат изменил ее настолько, что она стала другим человеком. Либо… – Мужчина нахмурился и покачал головой, как бы теряясь в догадках.

– Либо это и правда другой человек, – закончил его мысль док с невозмутимым