Мой генерал - Татьяна Устинова

— Дед, как ты думаешь, теперь базу закроют?

— Понятия не имею.

— Конечно, нужно закрыть. Эти животные опасны! — Оленькавступила в дискуссию, по самые брови утопившись в шаль. Ее голос из шали звучалглухо и странно.

— Животные ни при чем. Они просто животные, и только.

— Как это ни при чем, когда молодой человек погиб! Такойславный молодой человек, ему бы еще жить и жить!

— Он мог разбиться на машине, — равнодушно заявила Вероника,— или утонуть в бассейне. Сколько угодно таких случаев.

Мать и дочь одновременно поморщились — одна страдальчески,вторая негодующе.

— Вы бы лучше помолчали, Вика, — в сердцах сказала мать.

— Нельзя быть такой… железобетонной, — вслед почтипрошептала дочь.

Федор Тучков о чем-то думал — на лице не было ни сладости,ни приятности, одна только забота и еще, пожалуй, досада. Марина не хотела нанего еще раз смотреть, но все-таки посмотрела. Как только исчезла сладость,исчезла и вся повадка благодушного кретина, и сразу стало понятно, что он иесть тот самый мужчина эпохи Возрождения, который поразил ее воображение.

«Ну вот, опять. Не стану о нем думать. Больше не буду нанего смотреть. Я не могу. Я не хочу. Я боюсь его. Еще я боюсь маму и — совсемнемного — себя».

Она вернется в Москву, расскажет все Эдику, и они вместепосмеются над «отпускной» Мариной Евгеньевной, затеявшей «детектив» и взявшей впомощники такого неподходящего типа, как Федор Тучков!

Марина нагнулась и стала шарить в рюкзаке. Господи, никогдаи ни о чем она не рассказывала Эдику! У Эдика не было времени на пустыеразговоры, все его время было строго распределено — работа на работе, работадома, работа на даче в Малаховке, работа в гостях. Возьмись она рассказыватьему о своей жизни, он бы, наверное, в обморок хлопнулся! А потом, очнувшись,непременно «потерял бы всякое уважение» к такой недалекой особе, как Марина.

«Я был о тебе лучшего мнения, — вот как бы он сказал. — Мнеи в голову не приходило, что тебя могут интересовать такие глупости. Я дажепредставить себе не мог, что тебя взволнуют какие-то там… трупы».

Ее должны волновать только красота научных формулировок илогическая стройность Эдиковых мыслей. Впрочем, мысли могли принадлежать нетолько Эдику, но еще Альберту или Эрнесту. Соответственно Эйнштейну иРезерфорду. Резерфорду в меньшей степени, ибо он все-таки более ремесленник,чем ученый.

Она вернется в Москву и взашей вытолкает Эдика из своейжизни. Господи, почему никогда раньше она не догадывалась, что он простоскучен, невыносимо скучен, как телефонный справочник, зачитываемый вслух, какстатьи критика Писарева, как школьная форма восьмидесятых годов!

Геннадий Иванович понуро выбрался из-за стола и поклонился.

— Я с вашего разрешения… Настроение хуже некуда, самипонимаете. Наш теннисный урок, Федор Федорович?

— Как угодно, — ответил Тучков Четвертый, позабыв сделатьсладкое лицо, и Геннадий Иванович несколько осекся. Мать и дочь переглянулись стревогой — очевидно, боялись пропустить урок и в то же время усердно делаливид, что «происшествие подействовало на них самым ужасным образом» и нежнаяОленька никак не может играть, потому что «едва-едва держит себя в руках».

— Быть может, завтра?

— Быть может, — согласился Тучков Четвертый.

— Тогда договоримся утречком, а сейчас…

Марина тоже выбралась из-за стола и торопливо пожелала всемприсутствующим приятного аппетита. В конце концов, в номере у нее кофе и сухаяколбаса. Она вполне может устроить себе небольшое пиршество — просто чтобыотвлечься от грустных мыслей.

Она устроит пиршество, а потом подумает над своим«детективом», в котором все было как будто немного ненастоящее. Даже смертьтеперь, когда позабылись страх и тошнота и то, как водоросли ползали по беломус зеленью мертвому лицу, казалась нереальной, как будто увиденной в кино.

Запиликал чей-то мобильный телефон, и сын Павлик пересталметодически пережевывать пищу и глубокомысленно посмотрел себе на живот, гдебыл пристегнут чехол с телефоном.

Его живот не звонил.

— Алло, — сказала Вероника томным голосом, и все уставилисьна нее. — Да, привет, дуся! Дусечка, я обедаю! Да-а, да-а, все там же! Нусмертная просто, ну, дусечка! Ну я тут просто концы отдаю. Ужасно. Ужасно. Да.Никого нет.

— Вот наглая девка, — громко прошептала Элеонора Яковлевна.— Оленька, а ты кушай!

— У нас тут все не слава богу — то один в пруду утонул,теперь второй с лошади грохнулся! Дусечка, я приеду и расскажу тебе! Как тытам, мальчик мой?

При упоминании о «мальчике» у Элеоноры Яковлевны вмигвыросли уши — длинные-предлинные, чрезвычайно любопытные. Оленька вынырнула изсвоего платка. Геннадий Иванович побрел к выходу. Федор Тучков продолжалжевать. Юля с Сережей перестали шептаться. Сын Павлик так уставился взглядомящерицы на Веронику, что у нее вдруг покраснели ухо и щека. Валентина Васильнаподкинула ему в тарелку свою котлету.

— Нет, солнышко, раньше никак не получается! Как там вМоскве? А у нас жара. Ну все. Ну не скучай. Я тебя люблю. Съезди в университетили позвони, потому что у меня практика, а я смогу только в августе, я всехпредупредила, но на всякий случай Юрию Ивановичу… Да, дусечка. Ну, целую, мойхороший. Пока.

Вероника нажала кнопку и обвела присутствующихскромно-торжествующим взглядом. Павлик уткнулся в тарелку, моментально слопалподложенную котлету и столкнул на пол Вероникину трубку. Сунулись подниматьсразу все, но Федор Тучков вырвался вперед и первым схватил трофей. Вероникаулыбнулась. Оленька тихонько вздохнула. Уши Элеоноры Яковлевны втянулисьобратно.

Так, быстро подумала Марина. Вот и ответ на вопрос, которыйзадавал ей Федор Тучков, когда еще пребывал в состоянии кретина и недоумка.

Вероника разговаривала с кем-то под Марининым балконом, иФедор предполагал, что у нее романтическое свидание. Ее «романтическоесвидание» осталось в Москве, в университете. Вот так все правильно.

Значит, под балконом с ней был шантажист, а вовсе нелюбовник. Значит, сегодня утром она тоже ходила не на свидание, а на встречу снеизвестным бандитом, поэтому и соврала, что пришла прямо из дома — боялась.Бедная Вероника.

Нужно придумать, как именно вызвать ее на откровенность, ипостараться помочь. Марина сто раз помогала студентам, попавшим в неразрешимыеситуации, — по крайней мере им казалось, что они неразрешимые. Может,поговорить с ее дедом?