Изменяю по средам - Алена Левински

Осталась одна радость в жизни – физкультура по утрам. Несешься словно лошадь по движущимся ступенькам эскалатора и чувствуешь, как целлюлит из задницы плавно перемещается в мозоли на пятках.

Из-за переговоров с Ангелиной я опаздывала на работу, поэтому мчалась не разбирая дороги, не глядя на людей. Сейчас уйдет редакционная маршрутка от станции метро, только пукнет на прощанье колечком выхлопного газа – и уйдет. А следующую ждать полчаса, не меньше. Или идти пешком до редакции, что приятно в хорошую погоду, а сейчас, наверное, дождь: навстречу идут мокрые люди с капающими полузакрытыми зонтами.

Подземный переход длинный, с низким потолком, темный и сырой, как катакомба в Великую Отечественную. В таких прятались враги народа и государства – попеременно. Народу много, всем жарко, все потные и воняют. Все бегут, как будто вместе собрались догнать мою маршрутку. Вдруг авангардные ряды где-то там далеко впереди притормозили – оказывается, прямо по курсу глубокая лужа с Каспийское море. Пока я тряслась в метро на улице прошел сильный ливень.

– Я не умею плавать, – сердито говорит дама в платье в горох, мокрая юбка которого нежно облепила ее кривые ноги.

Шутки шутками, а воды выше щиколоток. И не обойти никак: затопило, похоже, весь переход. Мне в моих тряпичных шлепанцах-полосках в лужу ну совсем нельзя. Вдруг заметила, что сбоку, прямо из чрева стены хлещет серая звонкая вода, рядом с источником болтается на толстом проводе самодельная розетка… Много лет назад учитель физики пытался мне что-то объяснить насчет электропроводимости, не припомню точно что. Но чувствую, надо делать отсюда мокрые ноги, и побыстрее. Путь один – в обход, в составе группы идущих на железнодорожную платформу. Однако и тут дорогу преградили мутные лужи. Делать нечего. Закатала штаны, сказала тихо неприличное слово и ступила в холодную тяжелую воду…

– Девушка, а это дорога куда? – Веселый румяный мужик с полосатой сумкой попытался меня обогнать, заглянуть в лицо и прочитать в нем участие.

– Это? Это дорога в мир!

И ведь даже не выругалась, вот что значит – книжек в детстве начиталась: то про д’Артаньяна, то про доктора Паскаля, да еще про этого… Мастера с его Иешуа.

– Девушка, а можно с вами? – не унимался мужик, бодренько семеня рядом.

– Куда со мной? – рассердилась все-таки я.

– В мир… – Лицо спутника принимает жалостливое выражение, бровки собираются к переносице, сжимая кожу в розовую упитанную гармошку. – Понимаете, я не местный… Если я опоздаю, у меня вся жизнь разрушится.

– Думаете, я вам помогу? В моей жизни уже все разрушилось напрочь!

– Что вы говорите?! – Мужик на бегу взялся за сердце.

– Да! У меня муж дома не ночует! У ребенка сопли, а у свекрови дележка опыта. А у няни – четвертый размер груди!

– Не может быть! – восхищенно воскликнул мой спутник.

– Ну, третий. С половиной.

Я резко повернула влево, мужик отстал и остановился, беспомощно разводя толстенькими ручками.

Новое препятствие – земляная лестница, идущая вверх. Скользкая от дождя, усеянная старым и молодым мусором, с ржавой трубой слева – держаться. Народ пыхтит, сопит – устремляется. Полезла и я… Взглянула на ноги и ужаснулась. Пальцы грязные, ногти черные, прямо как в детстве на огороде.

Синяя редакционная маршрутка была переполнена, корректор сидела на руках у курьера, откуда-то сзади доносился сдавленный голос Лидочки:

– Девушка, не жмите мне на сердце, не жмите мне на сердце…

Я втиснулась четвертой на переднюю лавку рядом с водителем, рассчитанную на двух пассажиров. Маршрутка тронулась в дождевой пруд, и в ту же секунду полило. Заплясали крупные жирные капли на переднем стекле, застучали в ржавеющую синюю крышу. Сверкнула в сером небе молния, и крякнул гром, откашлявшись раскатом.

Стихия настолько органично вписалась в мое настроение, что я улыбнулась. Вспомнился безногий капитан, друг Форреста Гампа из одноименного фильма, что с безумием радовался шторму.

– Нравится? – спросил водитель.

– Разумеется, – ответила я.

Хорошее слово – «разумеется». Редкий собеседник будет продолжать болтать, когда ему скажут «разумеется» вместо человеческого «да». Проверено.

В редакции все мокрые и возбужденные. Особенно странно вела себя наша почтенная Инна Владиславовна.

– Это было ужасно, ужасно, – непрерывно моргая, рассказывала корректорша, – мы еле проникли в маршрутку. Вы же знаете, я всегда хожу пешком от метро, но когда все это гремит и неистовствует… Это так пугает, пугает…

Марина энергично кивала, подтверждая – да, так пугает, так пугает.

– И вы представляете, Мариночка, я была вынуждена, у меня просто не было другого выхода… Я не хотела, мне пришлось… Вы знаете, я просто навалилась на этого несчастного молодого человека. И так провела весь путь до редакции.

Потрепанный курьер, двоечник-заочник Института печати, нервно теребил в углу листочек с заданиями, время от времени поглядывая на Инну Владиславовну.

– Да, да, я вас понимаю… – Марина участливо смотрела на корректора. – Не волнуйтесь, только не волнуйтесь…

Лидочка разложила веером на столе мокрые бумаги.

– Так… И это намокло… И справка из ЖЭКа… И доверенность в суд… О боже! И заявление на раздел имущества…

Появилась Надюха с пустым чайником в руках:

– Маш, ты представляешь, на нашем этаже нет воды.

– Как нет?! – возмутилась я, уставившись на свои черные пальцы. – Только на нашем или во всем здании?

– Говорят, что в мужских журналах есть.

Замечательно, помоемся там. Однако выяснилось, что в «Алексе» в женском туалете воды тоже нет. Я повертела яростно синюю и красную ручки у всех кранов по очереди – результата ноль. В сердцах пнула корзину для использованных салфеток и вышла в коридор. Из комнаты для джентльменов послышалось благостное урчание унитаза, и на пороге появился неизвестный по имени сотрудник дружественного издания.

– Извините, – обратилась я к нему, по-птичьи поджимая грязные пальцы на ногах, – а у вас там, в заведении, вода есть?

– Да, – приветливо улыбнулся молодой человек, – милости просим.

– Да мне бы только.. это… ополоснуться.

– Заходите, заходите, – распахнул дверь, ведущую на запретную территорию, коллега, – там все равно никого нет.

– Думаете, это удобно?

– Конечно. Я уже ухожу.

Когда попадаешь в мужской туалет по жестокой необходимости, то даже прекрасно понимая, что никто тебя тут ловить и насиловать не будет, все равно воровато озираешься, как будто совершаешь нечто непристойное. Нет, надо быть свободной от предрассудков. Я же не на вокзале, в конце концов, а в родной редакции. Здесь нет врагов и маньяков, максимум – появится коллега, который все поймет правильно.