Восток - Запад. Звезды политического сыска. Истории, судьбы, версии - Эдуард Макаревич

А Москве нужны были люди. Управление контрразведки НКВД озадачило местные органы: ищите молодых, знающих немецкий и способных к чекистской работе. Из Свердловска ответили: есть такой человек.

В Москве Кузнецов оказался под началом майора госбезопасности Василия Степановича Рясного из отдела контрразведки центрального аппарата НКВД. Отдел занимался проникновением в зарубежные посольства. Конечно, в первую очередь искали подходы к немецким дипломатам. И Кузнецов здесь оказался кстати. План Рясного был прост. Чем увлекались иностранные дипломаты в Москве в конце 30-х годов? Бизнесом на антиквариате, золоте, часах, фотоаппаратах и модных вещах. Другим увлечением были театры и женщины. Вот в этих сферах и должен был работать Кузнецов по замыслу Рясного. Там искать встреч, завязывать знакомства.

— Давай-ка я тебя сделаю «летчиком», — решил Рясной.

Форма лейтенанта ВВС Красной Армии удивительно преобразила Кузнецова. Привлекательный от природы, он приобрел рекламный шик. Блестящие сапоги, крылья на фуражке и гимнастерке, отливавшие золотом, притягивали взгляды. Он удивительно быстро освоился в Москве и скоро стал завсегдатаем московских театров и торговых мест. Чаще всего он появлялся в ювелирном магазине, что в Столешниковом переулке. Там на ниве бизнеса он и сошелся с секретарем словацкого посольства. Тот таскал часы, Кузнецов их реализовывал — для НКВД, правда. Бизнес закончился согласием дипломата помочь информацией и шифрами. Удача! Ведь словацкое посольство в то время было придатком немецкого.

Кузнецов преуспел и во второй части плана Рясного. К тому времени он превратился из «летчика» в преуспевающего «инженера» Шмидта с военного авиазавода — большого театрала и любителя жизни. Ольга Лепешинская, известная прима-балерина Большого театра, жена заместителя начальника контрразведывательного отдела НКВД Леонида Райхмана, вводила его в мир иностранных дипломатов и в мир театральных женщин, в мир женских страстей и тайн, женских капризов и интересов.

Из московских театров, из ювелирных и комиссионных магазинов он нес адреса и приглашения симпатичных дам. Ну как можно отказать обаятельному инженеру, да еще столь щедрому на подарки! Приятно поражали милые женскому сердцу нежные розы или томные георгины, духи «Красная Москва», легкомысленные шляпки, дорогие чулки. А потом застолье в ресторане, благо позволяла коммерческая предприимчивость. За столом оказывались московские актрисы и иностранные дипломаты. Искрящийся Кузнецов провозглашал тосты, после которых никто никого не стеснялся. Текло застолье, текли деньги от коммерции, текла информация. В том числе и о самом инженере Шмидте. Агент Астра, работавшая на контрразведывательный отдел Управления НКВД по Москве, сообщала: Шмидта всегда можно застать дома, к нему приходит много людей, особенно девушек, он часто покупает дорогие вино и продукты. Агент Кэт, проходящая по третьему управлению НКВД, информировала: Шмидт недоволен плохими условиями жизни в Советском Союзе, иное дело в Германии. Агент Надежда (третий отдел ГУГБ) писала об отношении Шмидта к русским.

Однажды агентурные донесения Кузнецова прочитал комиссар госбезопасности Ильин, начальник третьего отдела секретно-политического Управления НКВД — отдела, ведавшего работой с творческой интеллигенцией. Генеральское звание не лишило Ильина интеллигентности, мягкости и профессорских манер. Он был вхож к писателям, дружил с Алексеем Толстым, известными музыкантами и композиторами. Его ценил Берия. Став начальником третьего отдела, Ильин арестовал двух осведомителей, которые поставляли ложную информацию о якобы антисоветских настроениях среди творческих работников. Этих осведомителей приговорили к десяти годам лагерей.

В середине 80-х Ильин, уже пенсионер, рассказывал писателю Анатолию Рыбакову, автору нашумевшего романа «Дети Арбата», о людях секретно-политического Управления. С его воспоминаний писал Рыбаков образы чекистов в романе-продолжении арбатской «эпопеи» «Тридцать пятый и другие годы».

В отчетах и донесениях Кузнецова Ильина поразила способность агента из деталей составить картину явления, определить настроения в театральной среде. «Этот человек, безусловно, находка, — думал Ильин. — Он должен работать по заданиям секретно-политического управления».

В политическом сыске, считал Ильин, важно определить ту социально-профессиональную группу, которая концентрирует информацию и ускоряет ее, через которую наиболее интенсивно бегут информационные волны. В СССР в 30-е годы наиболее информационно насыщенная и раскованная группа, в контакте с которой находили вдохновение партийные вожди, наркомы, военные, наши и иностранные дипломаты, была богема: писатели, поэты, музыканты, актеры. А среди последних прежде всего — актрисы.

С богемой общались, дружили, любовничали. В том хмельном брожении чувств и страстей вертелась информация и обнажались настроения. Нужен был особый талант, чтобы улавливать и впитывать эти информационные и настроенческие потоки. Таким талантом обладал Кузнецов, и Ильин это понял.

Но кроме таланта охотника за информацией, нужен был талант общения, талант человека, которому можно довериться. И здесь Кузнецов не имел себе равных. А деньги и подарки для общения, что масло для механизма. Поэтому Кузнецов вел небольшой бизнес — скупка, продажа ценных и дефицитных вещей,и весьма талантливо преуспевал на стезе коммерции.

Как опытный человековед Ильин с первой встречи отметил эти кузнецовские способности. Они поняли друг друга весьма скоро. Их взгляды на сущность творческой интеллигенции, на методы работы среди нее рождали хитроумные ходы.

Вместе с Москвой хозяйственной, партийной, рабочей была Москва театральная, музыкальная, пьющая, гулящая — Москва конца 30-х годов. И в ней — светской, распутной — своим человеком был Кузнецов. От него, такого галантного, остроумного, такого лихого «лейтенанта-летчика», а потом делового, но и вальяжного инженера исходило обаяние надежного мужчины, готового быть другом и любовником ярких театральных женщин, способного провернуть дело и вывернуться из непредвиденной ситуации. Он познавал московский театральный бомонд на неисчислимых спектаклях, пирушках и вечеринках. Его видели в Большом на «Евгении Онегине», в Вахтанговском — на «Принцессе Турандот», в оперетте — на «Сильве». Он восторгался ансамблем Эдди Рознера и танцами Славы и Юры Ней в саду «Эрмитаж», пением Утесова, Козина, Юрьевой в Театре эстрады.

Когда Козин начинал свое знаменитое танго «Осень, прозрачное утро», Кузнецов уходил в себя и какие-то минуты был недоступен. И это остро чувствовала та женщина, что была рядом. Минутная недоступность покоряла больше, чем мужская уверенность. А потом он вновь становился все тем же парнем: улыбчивым, раскованным, широким.

Ему стали привычны артистические застолья в «Метрополе» и «Национале». Он мастерски устраивал гулянки и торжественные банкеты в московских квартирах. Душа компании, Кузнецов талантливо закручивал атмосферу флирта и интриги.