Каро-Кари - Александр Чагай

Придумать Ксану так ничего и не удалось, предлог нашелся сам.

* * *

В половине шестого утра Ксан заехал в посольство проверить почту, забрать газеты. Работа за рубежом приучала постоянно быть в курсе всех новостей. Шантарский еще не прибыл. Они договорились, что поедут на машине Леонида, а «паджеро» оставят в посольстве.

Ксан прошел в предбанник административного корпуса, где находились «дежурка» и специальное помещение для почты. Стеллаж во всю стену с выдвижными ящичками для каждого сотрудника. Дежурный комендант – это входило в его обязанности – как раз раскладывал прессу, письма и приглашения на приемы.

– Гони мою макулатуру! – задорно выкрикнул Ксан. – В дороге почитаю. Шантарскому тоже возьму.

Комендант передал Ксану кипу газет и два приглашения в конвертах из плотной бумаги. Приглашения – это всегда любопытно. Их количество и характер свидетельствуют об уровне активности дипломата. Ксан и Леонид ходили на приемы и в гости чаще других. Их звали к себе люди, становившиеся ценными источниками информации.

Выйдя из административного корпуса, Ксан увидел, что «прадо» Шантарского уже паркуется и направился к нему. Еще не доходя до машины, открыл один из конвертов. «Идрис и Хамилла Дуррани приглашают мистера Ксана Ремезова на дружескую встречу…» «Вот те на», – пробормотал Ксан и открыл второй конверт. Точно такое же приглашение, но адресованное Шантарскому.

Ксан сел в машину, коротко бросил: «Поехали». Мысли крутились в голове, как рой потревоженных пчел. С какой стати Шантарского приглашают в дом, от которого ему было отказано всего-то пару недель назад? Возможно, недоразумение, допустим, секретарь Идриса взял старый, не исправленный список гостей. Но едва ли. Скорее всего, Хамилла, изменив отношение к русскому плейбою, повлияла на отношение к нему мужа. И что? Шантарского официально возводят в ранг «друга семьи»?

– Тебя приглашают Дуррани, – сказал Ксан, когда они уже выезжали из города. – Может, объяснишь?

Щеки Шантарского порозовели. Он напряженно всматривался в развертывавшуюся перед ним ленту шоссе, будто не ездил по нему десятки раз и ожидал увидеть что-то новенькое.

– Язык проглотил?

– За дорогой слежу, – неубедительно соврал Шантарский. – По-моему, ничего удивительного. Сообразили, что дурака валяют: нельзя же из всего посольства одного меня отшивать, подвергать остракизму. Успокоились, поняли, что лучше приличия соблюдать. Мне урок преподнесли, теперь я буду вести себя исключительно протокольно…

– Ленька, хватит, своим ребятам не надо, – оборвал Ксан приятеля. – Я же помню, в каком состоянии был Идрис, когда рассказывал, как ты допек его и Хамиллу… И если он вдруг переменил решение, значит, тому было очень серьезное основание. Если только…

– Что «если только»?

– Если на этом не настояла сама Хамилла. Ведь твой «остракизм» был ее идеей, мой бедный Ромео.

– Да пошел ты! – огрызнулся Шантарский.

– Все, Ленька, давай, колись, а не то я тебя колоть стану, – как бы шутливо произнес Ксан. Именно «как бы», Шантарский хорошо знал, что в некоторых случаях с приятелем лучше не шутить.

– Ладно…

Впереди показалась заправочная станция, с кафе и паркингом. Шантарский затормозил, поставил машину на стоянку.

– Все так серьезно, одновременно рассказывать и вести уже не можешь?

– Да, – горестно признался Шантарский. – Я глупость сделал, не совладал с собой, такое искушение, понимаешь… Теперь не знаю, как вывернуться. Надеялся, что никто не узнает, но это наивно, конечно, я себя обманывал.

Все из-за нее! Ты же знаешь, я сколько раз говорил, как в нее влюбился…

– Помню про эту твою «болезнь». Как забыть.

– Я света белого не видел, я ни о чем другом не мог думать! Когда на приемах рядом с ней стоял, скрыть не мог свои чувства, на морде у меня все было написано, и, естественно, Идрис замечал… Я думал, не перенесу этого. Думал, съезжу в Турцию, легче станет. Буду воспринимать ее просто как один из наших «контактов», по которым мы работаем…

– И что в Турции? Увидел, что девушка «чистая» и ничто не мешает ею заняться?

– Да в том-то и дело, что нет! – выпалил Шантарский. – Все не так. Совсем наоборот. Никакая она не «чистая»! Я сказал неправду.

– Что-что? – голос Ксана зазвучал напряженно и сурово. – Ты хочешь сказать…

– Не воспитывалась она ни в каком приюте. И в Турции не была никогда.

– Как ты мог это скрыть?

Шантарский молчал и Ксан взорвался.

– Говори, болван, ты же всю свою жизнь поганишь!

Шантарский печально вздохнул, шмыгнул носом.

– Я собирался сказать… Думал сказать… Обязательно сказал бы… Но как-то все откладывал…

– И чем дальше, тем труднее это было сделать. Чем больше лжешь, тем сложнее сознаваться.

– Я люблю Хамиллу.

– Это не новость, – нетерпеливо сказал Ксан. – Заладил как попугай. Почему ты скрыл то, что узнал в Турции?

– Потому и скрыл, – тихо проговорил Шантарский. – Чтобы… чтобы она была со мной.

Ксан постепенно понимал суть нехитрой комбинации, которую затеял его приятель.

– Какого дьявола! Ты что, ее шантажировал? С катушек съехал? Это же… это даже чисто по-человечески гнусность! Я про работу не говорю…

– Слушай, отец-командир, ты мне нотаций не читай. Понял? Меня эта работа достала. Во! А с Хамиллой… Я все знаю. Но что я мог поделать… У меня такое состояние было, что на все наплевать. Я хотел ее любой ценой. Пусть даже такой. Это дало бы мне шанс убедиться, что я по-настоящему люблю… Чтобы она увидела. И ее убедить. Что она меня любит.

– И что? – язвительно осведомился Ксан. – Убедил? – Он был поражен тем, что лицо его друга осветилось безмерной радостью и счастьем.

– Убедил, – шевельнулись губы Шантарского. – Она меня любит.

Ксан давно потерял веру в «большое, светлое чувство», но знал, что порой люди принимают за него сильную страсть, которая отпускает человека только после того, как основательно покорежит. Шантарский вел себя так, как может себя вести или наивный идеалист, или глупец, что, в общем, одно и то же.

* * *

Леонид не рискнул подойти к Хамилле на официальном приеме или ином протокольном мероприятии. Любой контакт там немедленно становился достоянием гласности, а он не хотел привлекать внимание к своему разговору с молодой женщиной. Особенно с учетом того, что ему отказали от ее дома. Слухи об этом уже распространились в дипломатической среде и в высшем свете Исламабада. Ресторан тоже не подходил в качестве места для «случайной встречи». То есть, встретиться, конечно, там было можно, а вот пообщаться, оставаясь незамеченными – проблематично. Оставались магазины.

Шантарский дождался, когда Хамилла отправилась в многолюдный торговый центр – таких в последнее время в столице открыли несколько, и отбою от посетителей там не было. Леонид приблизился к чеченке в отделе дамской одежды и для начала вежливо поздоровался. Хамилла отличалась завидным самообладанием и не выказала удивления при появлении наглого ухажера. Мельком посмотрела на него и спокойно сказала: