Ведьма полесская - Виталий Кулик

— Серафима часто и тяжко вздыхала от таких мрачных дум.

И вот сейчас бросив на дочь злобный взгляд и видя её отрешённое состояние, старуха раздражённо сплюнула и в сердцах махнула рукой. Она уже давно этого ждала и лишь с досадой подумала: «Пришло время, да не вовремя. Взыграла сучья кровь. К оболтусам деревенским потянуло… А ну погодь, погодь! А не виной ли тому опять ОН, лесничок этот?! Ведь только его могла повстречать в лесу. В деревню-то давненько не хаживала…»

От этой внезапно озарившей мысли старуху аж передёрнуло. Чутьё ведьмы подсказывало: догадка верна! И пуще прежнего охватила её лютая ненависть. Хотела было уже сполна излить свою злость на голову дочки непутёвой, да вдруг опять осенило старую: «Ох, мать моя честная…» — тихо охнув и не спуская пристального взгляда с Янины, Серафима медленно опустилась на лавку.

Ещё толком ничего не зная и будучи не до конца уверенной в догадке, она затряслась в волнении. Серафима замолкла, затаилась на время, боясь сказать дочке что-нибудь не так и вспугнуть птицу удачи. Если её догадка верна, то это был её шанс, настоящий подарок судьбы! А колдовская интуиция уже взахлёб нашептывала, что из этой ситуации можно извлечь неоценимую выгоду в осуществлении своих замыслов. Лихорадочно прикидывая и так и сяк, старуха уже перебирала в уме, как лучше обстряпать дело, чтобы наилучшая выгода вышла. «Ломать надо девку!» — окончательно решила Серафима, и её обезображенное лицо приняло угрожающий вид.

— Где была, спрашиваю?! Аль оглохла?! — повелительным тоном повторно спросила старуха, задетая тем, что девчонка её словно и не замечает.

Сама же продолжала изворотливо прикидывать в уме, как деликатнее обработать Янинку, чтобы та не заподозрила умысла.

Обычно, когда старуха была не в духе и повышала голос, Янина смиренно опускала глаза, терялась и начинала сбивчиво оправдываться. Но время шло, девчонка подросла и превратилась в прекрасную девушку, в чистейший адамант! Вот только ни огранки, ни достойного обрамления этот драгоценный камень пока не имел.

В последнее время отношения с матерью у повзрослевшей Янинки стали как никогда натянутыми. Девушка всё чаще стала выражать своё недовольство. Но открыто перечить матери она всё же пока не решалась. Она просто побаивалась гнева своей свихнувшейся на колдовстве мамаши. А в гневе старуха могла так проклясть, что потом и сама уж ничего не могла поделать, чтобы снять свои проклятия.

Янинка не раз была свидетелем таких событий. Она удивлялась ужасным результатам колдовства и не могла понять, как такое получалось, как могут какие-то слова и ритуальные действия одного человека повлиять на другого, если эти люди даже не рядом, а зачастую даже и ни разу не видели друг друга. Она этого не понимала и не хотела понимать. Она этого даже немного опасалась. Свои же способности Янинка и в мыслях не допускала использовать кому-то во вред.

Ничего не ответив на злобные вопросы матери, Янинка набрала ковшик воды и жадно выпила. Холодная вода приятно остудила сердечный жар девушки. Смахнув с губ остатки влаги и даже не взглянув на мать, она вышла из избушки и присела на грубо сколоченную лавку. Спорить с матерью и что-то ей доказывать не было никакого желания. Да и вообще ей до невыносимости опостылела эта жизнь в глуши. Голова девушки сейчас была забита совсем другим…

Ровно шесть дней назад Янинка потеряла покой, и всё это время находилась в мире грёз и радужных мечтаний. Словно отрешённая, она днями бродила по лесу или, сидя на берегу, подолгу смотрела на тихий речной поток. Душу переполняло сладостное чувство, впервые и по-настоящему овладевшее всей её сущностью. Но к вечеру, понимая, что все её мечты могут так и остаться лишь мечтами, Янинка впадала в отчаяние.

Раньше, зная, что по вечерам все её сверстницы интересно и весело проводят время на посиделках, Янинку обуревала тоска. Её тянуло туда, манило, но она была там чужой. Девушка это отлично понимала, и сердце её обливалось кровью, глаза — слезами. Бедной Янинке приходилось коротать волнующие весенние вечера вдвоём, уединившись на пару со своей, теперь уже неразлучной спутницей — тоской. А юность-то не вечна! И сейчас к этой чёрной тоске прибавилась ещё и жгучая ревность. Ведь там, среди молодёжи, был и он!

Почти неделю назад идя по лесной тропинке, Янинка издали заметила двигающегося навстречу всадника. Встретить в этой глухомани человека было большой редкостью, поэтому Янину очень заинтересовало, кто бы это мог сюда пожаловать. Быстро спрятавшись в буйных зарослях, она с неподдельным интересом стала наблюдать за незнакомцем.

Не прошло и минуты, как лошадь с седоком оказалась всего в нескольких шагах от укрытия девушки. Сквозь скрывающую её листву Янинка отчётливо разглядела всадника. И сердце её обмерло… С первого взгляда девушка поняла: покоя теперь ей не будет. Девичья юность была поражена молодостью и привлекательностью парня. Взволнованная Янинка не могла оторвать взгляд от статной фигуры и, затаив дыхание, лишь зачарованным взглядом провожала быстро удаляющегося всадника.

Она давно слышала, что у пана Хилькевича теперь новый лесник. Также знала, что он молод и видный собою. Но все эти отрывочные слухи как-то мало её волновали. До сих пор…

«Да! Это был он — новый ловчий!» — мысли озаряли воображение Янинки, заставляя бешено биться сердечко. Очарованная, она ещё долго смотрела на опустевшую лесную тропу. И вдруг очнулась. Нет, не ото сна очнулась! В этот момент Янинка с особенной остротой вдруг осознала, какой убогой жизнью она здесь, вдали от людей, живет. И это в пору юности, в самую пору весеннего цветения! Она вдруг очнулась от своего одиночества, от вечного недовольства матери, от чёрного полуголодного прозябания в диком уголке среди лесов и болот. И никакого просвета впереди!

— Ты это что ж, с маткой и словом обмолвиться уже не желаешь?! — опять послышался раздражённый голос Серафимы, воротивший Янинку из сердечных раздумий в мрачную действительность.

От неожиданности девушка вздрогнула. «Как это всё опостылело!» — взорвалось у неё в голове. Янинка решительно встала и уже без тени волнения в упор посмотрела на свою мать-ведьму, застывшую у порога.

— Всё, мама! Хватит с меня! Не хочу больше жить в этой глуши!

Старуха замерла с полуоткрытым от удивления ртом и не верила своим ушам. А Янинка после короткой паузы продолжила уже более спокойным, но твёрдым тоном:

— К людям пойду. На колени упаду… они поймут меня и простят… Простят за грехи твои, мама. Надоело вечно слушать напрасные упрёки твои и недовольное ворчание. Устала я бояться и тебя, и людей…

Старуха прямо-таки опешила от такой дерзости. «О-о, бра, донька[29], — мысленно возмутилась она, — ты уже осмелилась матери перечить!» Но тут же смекнув, что Янинка и в самом деле может учудить такое, старуха занервничала.

— К людям собралась? А чего ж ты тогда идёшь туда коли боишься? Да и чего тебе-то их бояться? — вкрадчиво заговорила она, а в уме уже лихорадочно прикидывала, как образумить дочку.