Всегда возвращаются птицы - Ариадна Борисова

– Опять не поцеловались… Молодцы, держатся! – констатировала Лариса. Следя за ними в окно, она занималась важным делом: блюла Ксюшину комсомольскую честь. Ведь целоваться, например, с однокурсником – одно, а с иностранцем – другое. Но в голосе наблюдательницы Иза вместе с удовлетворением угадывала разочарование. Лариса состояла из двойственных чувств. Душа ее была скроена по разным лекалам: в одной половине обитали птицы, в другой – змеи. Иногда эти соколы и ужи с горьковским пафосом отрицали жизненные позиции друг друга, а бывало, даже сражались между собой, как добро и зло в книге. Впрочем, Лариса при любом своем военном исходе была совершенно уверена в личном праве осуждать интернациональные поцелуи – несла заблудшим добро.

К сожалению, несмотря на договор о неразглашении тайн своего закрытого города, секреты в ней плохо сохранялись. Лариса страдала недержанием слов, как иные страдают недержанием мочи. Показательная комсомолка часто сама мучилась из-за последствий собственной болтливости, но почему-то это ничему ее не научило. Ларисин «невтерпеж» очень скоро пустил теплую водичку слухов о Ксюше, и любознательные начали донимать Изу вопросами:

– А правда, что Степанцова будет участвовать в джазовом фестивале?

– Правда, что Степанцова дружит с кубинцем?

И даже так:

– Правда, что Степанцова выходит замуж за негра?

Догадываясь об авторстве сплетен, Иза приперла ближайшую соседку к стене.

– Хиба народ не бачил, або ослеп? – выкрутилась Лариса. – А я… ну да, сказала, что они дружат. Люди же сами спрашивали. Мне врать надо было?

Сказать – не соврать… Поди докажи, сколько процентов правды в Ларисиных словах и кто подлил к ручейку грязь домыслов. Одна Ксюша ни о чем дурном не думала, ходила со своей песней без слов, радуясь жизни, а на Изины вопросы о джазе загадочно отвечала:

– Погоди, послушаешь.

Андрей с Патриком предложили девушкам покататься в воскресенье на коньках в парке. Навязалась и Ниночка Песковская, влюбленная в Андрея, по словам Ларисы, «до мозга костей». Вообще-то, полный текст был такой: «Песковской бы найти мужа среди торгпредов и атташе и устраивать ему веселую жизнь с домашними восстаниями где-нибудь в парижах, а ей не повезло до мозга костей втрескаться в Гусева». Наверное, Лариса была права. Ниночка, дочь какого-то крупного начальства, приходилась племянницей декану и считалась на курсе безусловно блатной.

За день до катка сходили без парней на фильм «Я – Куба», снятый Михаилом Калатозовым и кубинскими режиссерами. Лариса после кино озадачилась, полностью ли истреблена на Кубе проституция.

– А ты у Патрика спроси, – усмехнулась Ксюша.

– Ну вот еще! – фыркнула Лариса. – Кто-кто, а я-то знаю, что бывает за разглашение политических тайн!

Снег в парке сверкал, точно присыпанный стеклянным новогодним блеском. Миниатюрная Ниночка едва доставала Андрею до плеча, а Патрик и его, долговязого, превосходил ростом. В толстом зеленом свитере, желтой лыжной шапке и перчатках, кубинец напоминал ожившую банановую пальму и притягивал взоры людей, как редкое явление природы.

Он любил русскую зиму, сугробы и деревья в инее. Увидев каток, воскликнул:

– Так много мородьеной воды! Пятый год, йа до этих пор удивльяться!

Ксюша учила Патрика держаться на коньках прямо. Застыли как монумент, устремившись вперед рука в руке. Патрик боялся поскользнуться, уронить наставницу и не двигался с места.

– Рабочий и колхозница! – воскликнула Лариса.

– Похоже, – согласился Андрей. – А что, вариант в международном духе. Пролетарии всех стран, соединяйтесь.

– Колхоз? – скосил глаза Патрик. – Крестьянин? О-о, Пушкин! – Он артистично откинул незанятую руку. – Зима! Крестьянин, тордьествуйя, на дровньях обновльяет путь!..

Последнее Патрик выкрикнул на лету. Падая, Ксюша инстинктивно схватилась за полу Ниночкиной шубки, и все повалились на лед. Потом с визгом и хохотом барахтались в куче-мале; гудя, бегали «прицепом» за Андреем; восхищались изобретателем на широких лыжах, с тарахтящим мотором на спине. Он носился по парку, как гигантский шмель, а за ним радостно мчалась собака и помахивала флажком языка. На катке нет взрослых, все дети, даже большой Патрик превратился в забавного негритянского мальчишку и с самозабвением пулял снежками…

Зима стала настоящей, совсем снежной, без слякоти. Ночами кто-то неустанно стриг овечью шерсть с облаков. Днем лучи проклевывали в сугробах рафинадные лунки. Иза нагнулась над лункой – с краев она была слюдяной и синей изголуба, а на донце нежно-лиловой, будто пробивался к свету подснежниковый бутон.

Было весело и хорошо, но скоро холод собрался в коленях, и захотелось к теплу. Лариса тоже продрогла, сморщилась лицом, и у Ниночки носик покраснел, несмотря на шубку и шерстяные трико. А Ксюша не мерзла, ее грел ультрафиолет кубинского солнца. Он лился из лучезарных глаз Патрика щедро – для нее одной. Глаза без всякой утайки сияли о том, что его счастье замкнулось на Ксюше с полной потерей ключей.

Засобирались домой, но тут Патрик рискнул прокатиться с Ксюшей по краю катка, и они заскользили как-то сразу легко и быстро. Издалека их гармоничные фигуры, удлиненные «цыпочками» коньков, казались выточенными из темного дерева. Все залюбовались: это было очень красиво – ожившие статуэтки на белом снегу.

По дороге из парка Патрик рассказал, как советские специалисты помогли кубинцам нарисовать геологическую карту страны и как он с поисковыми группами исследовал месторождения меди, никеля и участки, где Америка прежде безнадзорно и нагло качала нефть. Когда при новом Министерстве промышленности был создан Институт сырьевых ресурсов, министр Че Гевара решил отправить молодых людей на учебу в Москву для укрепления кадров. Здесь Патрик вначале окончил факультет по изучению русского языка для иностранных студентов и теперь, считая, что вполне сносно владеет разговорным языком, собирался научиться читать в подлинниках толстые романы русских писателей.

– Гавана – большой город, но не такой большой, как Москва, – охотно отвечал Патрик на вопросы. – Очьень красивый. Зданий с колоньиального время, есть соборы семнадцатый век.

– Я думала, Гавана – отдельное государство где-то возле Кубы, – удивилась Лариса. – Помните, у Маяковского в «Блэк энд уайт»: «Если Гавану окинуть мигом – рай-страна, страна что надо…»

– Маяковский имел в виду не государство, – объяснил Андрей. – Здесь «страна» вместо «сторона», такая фигура речи.

Выяснилось, что Куба развивается хорошо, крепко держит бананово-кокосовую марку и поставляет в страны советского содружества тростниковый сахар. По-прежнему идут на экспорт прославленные кубинские сигары, ром, кофе и цитрусовые. Перечисляя фрукты-овощи, Патрик назвал неведомый плод агуакатэ.

– Авокадо, – поправила Ниночка. – Походит на грушу, по вкусу чем-то напоминает грецкий орех. В знойном климате все растет.

– Зимой не сильно знойно, а весной додьи.