Невиновных нет - Яна Горшкова

И ты закрывай свои зеленые очи, маленькая волчица. Полюбуйся еще чуток на толщину моих кос и ширину плеч и засыпай себе. Говорят, вы во сне охотитесь на четырех лапах, без устали гоня по призрачным снегам серебряных оленьих лордов. Может быть, тебя этой ночью ждет славная охота, маленькая волчица, и похвала вожака? Пусть так и будет.

«Тебе не безразлично, что приснится женщине из народа Хелы?» — удивленно спросил у рилиндара дух костра.

«Она устала. Пусть спит и видит сны. Я больше ничего не хочу».

«А какие сны ты желаешь для себя, Джэйфф? Те, где ты и она вместе?»

Лукавый дух, горячий и обжигающий. И лезущий не в свое дело.

… — Проснись.

Грэйн вздрогнула и открыла глаза, мгновенно, как и подобает ролфийской волчице, сбросив сонное оцепенение.

— Проснись, хёлаэнайя. До рассвета еще четыре часа, но мне тоже нужно немного поспать перед Порогом, — почти невидимый в плотной темноте, рилиндар мерцал чуть светящимися глазами и поблескивал зубами в улыбке.

Она осторожно отползла, чтобы не потревожить пригревшуюся Джойн, и, стоя на четвереньках, оказалась нос к носу с присевшим на корточки шуриа. Огненный глаз Локки любопытно подмигнул из-за скального козырька. Богиня подглядывала, как девчонка. Грэйн покосилась на Совиную луну и в беззвучном рычании показала ей зубы.

— Сколько лет живу, а вот не слыхал, чтоб ролфи рычали на луну, — с тихим смешком шепнул змей. — Лихо ты с богиней. А ну как обидится?

Эрна Кэдвен уселась на ногу, подтянув к груди одно колено, и ухмыльнулась:

— Будет подглядывать, я на нее еще и залаять могу. Такое ты слыхал? Видишь, никогда не поздно узнать что-то новенькое.

— Воистину, — он протянул ей винтовку и плавно переполз на нагретое Грэйн местечко радом с Джойн. — А давай, хёлаэнайя, ты потом действительно полаешь, а? А я тебе пострелять дам. Если не умру, — и подмигнул, вытягиваясь на лежанке, словно настоящий змей.

— Гав, — не удержалась Грэйн и встала, опираясь на оружие. — А то вдруг не проснешься.

— Не-ет, — уже сонно запротестовал шуриа. — Не пойдет. Я же еще не слышал и как ты на луну воешь, и… — И, зевнув, добавил тихо, но ясно и отчетливо: — Если не проснусь, пойдете на северо-запад и через несколько дней упретесь в форт. Избегайте троп и не разжигайте огня. Может, вам и повезет. Винтовку верни, пожалуйста, эрн-Тэлдрину, я обещал ему.

Она серьезно кивнула, совсем забыв, что в темноте этого можно было и не увидеть, и отошла ко входу, стараясь ступать как можно легче. Камень, на котором до того сидел последний рилиндар, был еще теплый. Грэйн пристроилась на нем, поставила винтовку между колен и посмотрела в глаза сияющей на небосклоне Локке.

— Проснется, — уверенно шепнула она Совиной луне. — И она тоже. Мы-то с тобой знаем, Огненная… верно?

А туман поутру здесь был совсем другой, плотнее, белее и душистей, чем тот, что оседает тяжелыми каплями на серые гранитные бастионы форта Логан. Но вот море дышало так же за недальней чередой скалистых холмов, и чайки орали совсем как дома, такие же наглые и жирные. И узкая полоска неба на востоке заливалась нежным жемчужным румянцем, словно дева на брачном ложе.

Над островом Тэлэйт — или, если угодно, Шанта! — низко-низко повисли длинные облака, было свежо и пасмурно, а предутренний свет, неверный и серый, делал сумерки долгими и какими-то потусторонними… а тут еще и ветер посвистывал в траве и стонал в расщелинах, словно те самые духи, незримые для ролфи, а потому — несуществующие.

Грэйн поежилась от сырости и шмыгнула носом. Роса легла не только на траву, она посеребрила и ролфийку, и винтовку, драгоценными искрами посверкивала на сапогах и изукрасила черное шерстяное полотно шурианской рубашки диковинным серебряным шитьем. Ролфи безумно хотелось вскочить и отряхнуться от всего этого утреннего великолепия, словно мокрой собаке, но медленное наступление рассвета на склоны холмов острова Тэлэйт так завораживало, что зад ее будто бы прирос к камню. Нечто подобное она уже испытывала из года в год, когда дежурство выпадало на третью стражу… Ах! Какой он чужой, этот остров… какой он прекрасный…

Сейчас бы еще трубочку выкурить, но ведь счастье никогда не бывает полным, всегда, повсюду, даже в самом переполненном золотым медом горшке отыщется крохотная ложечка дегтя.

На равномерно шипящих на лежанке змеев ролфийка так и не обернулась ни разу. К чему? — она же слышала их дыхание и чуяла, как бьются медленные змеиные сердца и как тяжело струится кровь в их жилах… И тот миг, когда в узкий зев расщелины заглянули разом обе луны-богини, чтоб оценить, измерить, взвесить… — или как они там решают, кого же из Третьих забрать на пороге утра на этот раз? — это Грэйн почуяла тоже. Она замерла на камне, на страже, оцепенела под ищущими взглядами богинь — и вздернула верхнюю губу в предупреждении, почтения в котором действительно было маловато.

— Ни одного из них, — беззвучно шевеля губами, ролфи отрицательно покачала головой: — Нет, не их и не сегодня. За тобою долг, Морайг-Могучая, — ты помнишь какой. Ты же получила жертву — и не одну! А с тобою, повелительница Локка, мы в расчете, так что пусть долг будет за мной. Но никого, ни одного из них, слышите?!

Они слышали — боги всегда и все слышат, а кроме лунных богинь да безответного острова, слушать речи Грэйн было, в общем-то, и некому.

А едва лишь свет стал чуть более ясным и менее жемчужным, сзади бесшумно подполз шурианский змей. Впрочем, эрна Кэдвен успела почуять, как изменился ритм биения его сердца и отчетливее стало дыхание, когда последний рилиндар перешагнул свой Порог и беспамятство стало просто сном, а потому миг его пробуждения она не пропустила, и застать ее врасплох не удалось. А Джойн — та продолжала спать, чуть посапывая (не простудилась бы после холодного моря и поистине ледяного ручья!), теплая и безмятежная, она смотрела, верно, свои змеиные сны о змеином острове, а может, и о ком-то другом, что было Грэйн неведомо.

Он остановился слева и на шаг позади за ее плечом и стоял так тихо-тихо и молча, наверное, на остров свой смотрел. В холодном утреннем воздухе от шуриа растекались вполне ощутимые волны жара. «А все-таки интересно, — подумала Грэйн, мыском сапога тщательно стирая начертанные ею ночью на песке защитные руны. — Каково это — каждый день словно первый и последний? Похоже ли на нашу всегдашнюю готовность взвиться и загрызть — или все-таки нет?» А и впрямь — не сродни ли шурианская пресловутая «жажда жизни», о которой говорила как-то Джойн, отчасти ролфийскому бешенству — вечной погоне, вечной охоте, вечному бегу по серебряному следу, оставленному Морайг на зимних равнинах?

Грэйн выпрямила спину и расправила затекшие плечи. Потянулась, повертела туда-сюда головой с отчетливым хрустом в шее. Сейчас или встать и размяться — или к Джойн под бочок еще на час хотя бы, пока лежанка не успела остыть. Кроме того, недурно бы и еще кое-какие утренние дела совершить. И, скогти его Локка, долго еще этот змей-с-косами собирается стоять и молчать?!