Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

Мимо проехал датчанин с девушкой поперек седла.

— А что случилось с той датской девушкой, которую ты забрал себе? — спросил я Леофрика. — С той, которую мы взяли в плен недалеко от Уэльса?

— Она все еще в Гемптоне, — ответил он, — и теперь, когда меня там нет, возможно, делит постель с кем-то другим.

— Возможно? Да наверняка!

— Тогда могу сказать этому засранцу — добро пожаловать. Она слишком много плачет.

— Милдрит тоже, — заметил я и добавил после паузы: — Энфлэд злится на тебя.

— Энфлэд злится на меня? Это еще почему?

— Потому что ты даже не зашел ее проведать.

— Да как я мог прийти? Я же был в цепях.

Леофрик, казалось, был доволен, что шлюха спрашивала о нем.

— Энфлэд-то не из тех, у кого глаза на мокром месте, а?

— Это точно.

— То ли дело. Думаю, ей бы понравилось в Гемптоне.

Да уж, если Гемптон все еще существует. Пришел ли из Лундена датский флот? Пересек ли Свейн Сэфернское море, чтобы тоже напасть? Я не знал ничего, кроме того, что Уэссекс потерпел поражение и в нем воцарился хаос.

Снова начался дождь — зимний дождь, холодный и жалящий. Исеулт скорчилась, пригнулась ниже, и я прикрыл ее щитом.

Большинство людей, которые собрались, чтобы понаблюдать за поединком у реки, бежали на юг, и только небольшая горстка направилась туда же, куда и мы. Значит, возле нашего убежища не могло быть много датчан, а те, что остались на лугу севернее реки, теперь собирали добычу. Они срывали с трупов оружие, пояса, кольчуги — все, что представляло собой хоть какую-то ценность. Несколько саксов выжили, но их увели вместе с детьми и женщинами помоложе, чтобы продать в рабство. Тех, что постарше, попросту убили. Один раненый полз на четвереньках, и датчане мучили его, как кошки, играющие с подраненным воробьем, тыча в него мечами и копьями, чтобы несчастный медленно истек кровью. И между прочим, в числе мучителей был Хэстен.

— Мне всегда нравился Хэстен, — грустно сказал я.

— Он датчанин, — пренебрежительно заявил Леофрик.

— И все-таки он мне нравился.

— Благодаря тебе этот парень остался в живых и теперь снова вернется к своим. Тебе следовало его убить.

Я наблюдал, как Хэстен пнул раненого, который закричал от боли, умоляя, чтобы его прикончили, но группа молодых людей лишь продолжала, смеясь, над ним издеваться; а тем временем уже начало слетаться воронье. Я часто гадал, не чуют ли вороны кровь, потому что иной раз их, казалось, и поблизости-то ни одного не было, но стоило человеку умереть, как они появлялись из ниоткуда на своих блестящих черных крыльях. Может быть, их посылает Один, потому что вороны — его птицы? Так или иначе, теперь они слетались, чтобы попировать, выклевав покойникам глаза и губы, — это лакомство, с которого всегда начинает ворон. А скоро здесь появятся волки и лисы.

— Конец Уэссексу, — печально сказал Леофрик.

— Конец Англии, — проговорил я.

— Что нам делать? — спросила Исеулт.

Я не ответил. Рагнар, скорее всего, мертв, а значит, я не мог найти убежища среди датчан, но и Альфред, вероятно, тоже был мертв или спасался бегством, и у меня теперь остался только один-единственный долг — перед сыном. Хотя он был еще совсем младенцем, но носил мое имя. И со временем Беббанбург будет принадлежать ему, если я отберу обратно наши законные владения, а если не смогу отобрать, долгом моего сына станет вернуть фамильную крепость, и тогда имя Утред из Беббанбурга доживет до Судного дня.

— Мы должны отправиться в Гемптон, — заявил Леофрик, — и найти команду моего корабля.

Легко сказать, а что, если там уже датчане? Или же захватчики сейчас как раз движутся туда? Они ведь прекрасно знают, где сосредоточена мощь Уэссекса, где находятся дома самых богатых лордов, где собираются воины. Так что Гутрум наверняка послал туда людей, чтобы те жгли, убивали и таким образом обескровили последнее королевство саксов.

— Нам нужно поесть, — сказал я. — Поесть и согреться.

— Стоит только разжечь тут костер, — проворчал Леофрик, — и мы покойники!

Нам ничего не оставалось, кроме как ждать. А небольшой дождь тем временем превратился в ливень со снегом.

Хэстен и его новые товарищи, прикончив свою жертву, ушли прочь, оставив луг пустым: повсюду валялись трупы и пировали вороны. А мы все ждали. Однако, поскольку Исеулт была такой же худой, как и Альфред, ее постоянно била дрожь. После полудня я снял шлем и распустил волосы.

— Что ты делаешь? — удивился Леофрик.

— В данный момент мы датчане, — ответил я. — Только держи рот на замке.

И я повел их к городу. Я бы предпочел дождаться темноты, но Исеулт слишком замерзла, чтобы ждать, пока стемнеет, и я просто понадеялся, что датчане уже успокоились. Может, я и выглядел как датчанин, но все-таки это было опасно. Хэстен мог увидеть меня, а если бы он рассказал остальным, как я устроил близ Дифеда засаду датскому кораблю, моя участь была бы решена. Поэтому нервы наши были напряжены, как струна, когда мы шагали мимо окровавленных тел по тропе, что тянулась вдоль берега реки. Вороны начинали каркать при нашем приближении, негодующе взмывая на зимние ивы и возвращаясь к своему пиршеству после того, как мы проходили мимо. Возле моста были навалены еще трупы, и молодые люди, взятые в рабство, копали там могилу. Датчане, охранявшие их, были пьяны, и никто не окликнул нас, когда мы зашагали по деревянному пролету и вошли под арку ворот, на которой все еще болтались после празднования Рождества остролист и плющ.

Огни пожаров уже гасли, прибитые дождем или потушенные датчанами, которые сейчас обыскивали дома и церкви. Я держался самых узких переулков, бесшумно шагая мимо кузни, мимо лавки кожевенника, мимо места, где продавали горшки. Наши сапоги похрустывали по глиняным черепкам.

Какого-то молодого датчанина тошнило у входа в переулок; он сказал мне, что Гутрум находится в королевской резиденции и что ночью там будет пир. Потом он выпрямился, задыхаясь. Парню было слишком плохо, чтобы его заинтересовала красота Исеулт.

Повсюду в домах причитали и всхлипывали женщины, и это злило Леофрика, но я велел ему помалкивать. Мы вдвоем не могли освободить Сиппанхамм, да и к тому же война есть война: если бы мир вдруг перевернулся вверх тормашками и армия восточных саксов взяла какой-нибудь датский город, из домов неслись бы точно такие же звуки. Однако, услышав это мое замечание, Леофрик угрюмо сказал:

— Альфред бы такого не позволил.

— Можно подумать, что воинов его запрет остановил бы, — ответил я. — Ты и сам, между прочим, творил подобное.

Я хотел разузнать новости, но никто из датчан на улице уже не вязал лыка. Они пришли из Глевекестра, выступив задолго до рассвета, взяли Сиппанхамм и теперь жаждали получить все развлечения, какие только есть в городе. Большая церковь сгорела, но люди рыскали среди дымящихся углей, выискивая серебро. Нам больше некуда было пойти, поэтому мы взобрались на холм, к таверне «Коростель», где обычно пили, и нашли там Энфлэд, рыжеволосую шлюху, которую удерживали на столе два молодых датчанина, в то время как трое других — всем им было от силы лет семнадцать-восемнадцать — по очереди насиловали ее. Еще около дюжины датчан достаточно мирно выпивали рядом, не обращая внимания на происходящее.