Болото - Марьяна Романова

Да разве же можно сына родного в дом не пустить? Бросилась женщина навстречу. Удивилась только, что так медленно ползет Яков, с трудом руки и ноги переставляет, но с другой стороны – кто знает, какой длинный путь пришлось ему проделать, чтобы дом родной найти. Странно, что он вообще нашел дорогу. Не заблудился среди деревьев, похожих одно на другое.

Женщина подлетела, на руки сына схватила. Он был будто немного тяжелее, чем ей запомнилось. И пахло от него не молочком и медовой детской кожей, а тиной и сыростью. Как будто бы он весь, каждая его клеточка, водой пропитался. В волосах ряска запуталась, вся одежда перепачкана, а лицо – одутловатое, как будто за щеками что-то держит.

Женщина принялась сына тормошить, целовать, а тот не реагировал – сонно и мутно смотрел на нее, не узнавал как будто. А потом хотел что-то сказать, рот открыл, и она разглядела – что-то черное за зубами его поблескивает и шевелится. «Плюнь!» – сказала, но Яков не послушался, и тогда женщинами зубы сына разжала, а там – жуки, весь рот жуками набит, живыми. Как будто гнездо они там себе устроили, а сын и внимания не обращает – словно удобно ему, с жуками во рту. Она доставала одно хитиновое тельце за другим. Жуки крупные, с длинными тараканьими усиками и махровыми лапками.

Принесла сына в дом, в тазу теплой водой омыла, всю грязь смыла, да вот только запах болота никак не уходил. Молока ему предложила – Яков отвернулся и плюется, не нравится ему больше теплое молоко. Наконец – уже глубокая ночь была – улеглись спать.

Муж так и не появился. Непривычно было спать на широкой кровати одной. Но женщина колыбельку с сыном поближе к себе придвинула. А уже светать начало – она затылком взгляд чужой почувствовала. Обернулась резко, а Яков стоит в своей кроватке, маленькими руками за бортик держится и неотрывно смотрит на мать, а его язык быстро-быстро сухие губы облизывает.

Да, много слухов про болото ходило по окрестным деревням. Однажды брат и сестра пошли в лес собирать осенние листья для школьного гербария. Сестра была постарше – десять ей уже исполнилось, а брат – первоклашка, к тому же бедовый. Бегал между деревьев и все норовил спрятаться от сестры за их бугристыми стволами.

– Вот увидит тебя лесная фея и накажет, в муху навозную превратит! – пугала сестра.

– А что это еще за фея? – заинтересовался мальчик.

– Говорят, их тут много, и все у болота живут. У них лица как у крошечных фарфоровых куколок, а животы раздутые и бордовые, как у комаров, которые крови насосались. А ручки у них длинные – до пят достают. А крылышки – мушиные.

– Да врешь ты все! Не существует фей!

– Моя подруга сама их видела! – настаивала девочка. – Она костянику собирала, увлеклась и почти до самого болота дошла. И вдруг видит – крошечная девочка сидит на пне, ростом не больше воробья. Она подошла – девочка-то прехорошенькая – обрадовалась, руку к ней тянет, а та вдруг дернулась вперед и за палец ее до крови укусила. У моей подруги потом палец месяц гнил, даже отрезать его хотели. Потом зажил кое-как, но так навсегда и остался почерневшим.

– Врет все твоя подруга! – Брат показал ей язык и ринулся вперед, футболя кучи желто-бурых листьев. – Лучше давай с тобой яму найдем, листьев туда побольше натащим и прыгать будем, как в воду!

Девочка насупилась – она старалась держаться как взрослая, но иногда у нее не получалось не обижаться на брата. Какое-то время она молча шла, а братик носился вокруг, как бешеный. Прыгал через пни, подобрал большую палку и начал размахивать ей, как саблей, атакуя деревья, попадавшиеся на его пути.

Вдруг он воскликнул:

– Эй, смотри! Там что-то черное валяется! Что-то большое! Вон там!

– Где? – Сестра пошла на звук его голоса.

Вместе они осторожно приблизились к предмету, который сперва показался им огромным черным мешком, забытым кем-то в лесу. Но подойдя на десять шагов, дети испуганно остановились.

– Это что-то… мертвое, – сказала сестра. – Пойдем-ка отсюда!

– Вот еще! – Брат вывернул ладошку из ее рук. – Я посмотреть хочу! Ты что, мертвецов боишься что ли?

И не успела она ответить, как мальчишка бросился вперед и, подбежав к предмету, обернулся и торжествующе крикнул:

– Да это просто олень дохлый! Смотри, кровищи сколько вокруг – все листья забрызганы, – воспитанный на эстетике компьютерных игр, он воспринимал брызги крови естественной декорацией приключенческого сюжета.

Но его сестра думала иначе:

– Так, а ну быстро пошли отсюда! Если тут кровь, значит, олень погиб недавно. И значит, где-то рядом есть тот, кто его убил! Мы должны немедленно уйти!

Она начала паниковать. Брат совсем не слушал – в него как будто бы кто-то вселился, он впал в какой-то варварский транс, скакал вокруг тела, пиная листья, размахивал своей палкой и вел себя так, как будто бы и сам был персонажем компьютерной игры, у которого, как у кошки, девять жизней. Девочка была вынуждена подойти ближе, чтобы его изловить. На оленя она старалась не смотреть – она находилась в возрасте первого глубокого осознания смерти. Если брат считал смерть абстракцией – от него до сих пор прятали покойников, врали, что «дедушка уехал в командировку, вернется через несколько лет», то ей уже приходилось видеть, как смерть присваивает то, что она считала по умолчанию своим. Она и дедушкино восковое тело в гробу видела, и в лоб его ледяной целовала. И думала – вот как странно получается: сначала дедушка приносил ей, захворавшей, какао в постель, а теперь она ему носит пасхальные яйца на земляной аккуратный холмик.

Ей почти удалось догнать брата, когда она краем глаза заметила какое-то копошенье у тела. Повернула голову – на бежевом боку мертвого оленя зияла рваная рана, малиновая дыра, а возле нее роились не то невиданно упитанные мухи – она никогда не видела таких больших насекомых, – не то какие-то странные птицы с дребезжащими прозрачными крыльями.

Мальчик заметил, что сестра замерла, подбежал к ней и тоже увидел это копошенье, и рот его от удивления раскрылся. Они лица к ране придвинули – все-таки оба были еще совсем детьми, и любопытство их было куда сильнее чувства самосохранения.

Одна из «птиц» повернула голову на шум, и они вдруг увидели, что это крошечная девочка с прехорошеньким бледным личиком и глазами чуть навыкате – огромными, как у стрекозы. Руки у нее были длинные, бледные до прозрачности и по локоть в запекшейся крови перепачканы. Брату и сестре сначала показалось, что у нее губы ярко накрашены, но потом пригляделись и поняли – тоже кровь.

Тело у маленькой феи было белое, крошечные грудки увенчаны алыми сосочками, только живот уродливый – круглый и сильно вперед выступающий. И сначала обоим показалось, что он красный, но потом поняли – кожа на животе совсем тонкая, прозрачная, просто набит он кровавыми сгустками и пережеванным сырым мясом. Возле раны роилось, должно быть, с десяток таких девочек, и все они запускали в кровавую расщелину руки, отрывали от мертвой плоти маленькие кусочки еще теплого мяса, отправляли их в рот, и крошечные их челюсти ходили взад-вперед быстро-быстро, как жернова кукольной мельницы.