Поколение победителей - Павел Дмитриев

Анатолий не удержался, еще в такси начал расспрашивать о сестре. Вроде бы хотел задать несколько скользких вопросов, но раздумал. И правильно, все же Катя взрослая девочка. Для успокоения совести рассказал ему, что девушка здорово помогает в работе и вообще живет как на заграничном курорте. За ненавязчивой болтовней дорога пролетела быстро, таксист гнал, не слишком жалея машину.

…За демонтаж частей RAVчика взялись с утра, отправив подальше помощников-сержантов (чтобы духа их до темноты не было!). Пришлось разобрать баррикаду из бревен и выгнать машину под крышу внутреннего двора. Так хотя бы имелись свет и простор для аккуратного вандализма, ведь машина должна была после всех манипуляций остаться полностью на ходу.

Работы нам с Анатолием хватило на три дня. Торопиться не стали, все непонятные места и соединения описывали. В итоге сняли магнитолу с ЖК дисплеем, антирадар, парктроники в комплекте с индикаторами, сигналку с брелком, приводы задних стекол, акустику, в том числе усилитель, галогенные лампочки фар, привод омывателя стекла. Нарезал образцов материалов обшивки салона. Сделали фотографии подвески с линейкой для масштаба, а также двигателя и отдельных узлов.

По завершении работы протопили баньку. Жутчайшее сооружение с низким потолком, таким, что мне приходилось ходить «на полусогнутых». Крохотное окно почти не давало света. Хорошо хоть стояла нормальная печь, сваренная из куска здоровенной металлической трубы, а не топящийся по-черному очаг. Не иначе постарался бывший Катин муж, если бы он еще счистил с бревен толстый налет сажи, ему бы цены не было. Но похлестаться всласть березовыми вениками это не помешало. Как и выпить полдюжины бутылочек «Исетского» под огромный кусок гордости местного сельмага – жесткой, как подошва, соленой горбуши.

Анатолий все допытывался, как развивается ситуация в Москве, уж очень ему надоело охранять RAVчик в Н-Петровске. Даже капитанские звездочки не слишком помогали бороться со скукой и отсутствием супруги. Пришлось обнадежить, в смысле сказать, что все нормально и планово, на высшем уровне, как филиал цекашного буфета. Члены Президиума приезжают каждый день. Хотя никакой уверенности в удачном разрешении ситуации у меня не было.

…Обратно в Москву чемодан едва дотащил. Жаль, в багаж не сдать. Насчет этого была специальная инструкция, впрочем, и сам не дурной, догадался бы.

В Москву Косыгин и Шелепин поехали на одной машине, слишком о многом надо было поговорить, но сил на прогулки по лесу уже не оставалось. Однако, едва устроившись на диване и положив старомодную борсалиновскую «федору»[74]на полку за спиной, премьер ушел в себя, зафиксировав невидящий взгляд на спинке переднего сиденья. Александру Николаевичу показалось, что рядом находится какая-то ЭВМ, лихорадочно быстро просчитывающая параметры орбиты, по которой будет запущена экономика СССР после веселой команды «поехали!». Нарушать эту сосредоточенность было кощунством, поэтому, подняв отделяющую водителя перегородку, Шелепин принялся бездумно рассматривать давно знакомый пейзаж.

«…Боже, как болит голова, – подумал Алексей Николаевич булгаковскими словами. – Наконец-то можно расслабиться на мягком кожаном сиденье, далеко вытянуть ноги по ковру, все равно не достать носками модных туфель до страпонтенов[75]. Все ж дочка Людочка молодец, выписывает себе из иностранных магазинов модную одежду и обувь, которой нет в кремлевских магазинах, и отца не забывает. Вот только с дачей на Николиной горе она зря перестаралась. Заложила в стройку трехэтажной махины спортзал, бильярдную, баню. Сейчас охрана надпись «буржуи» стирает на воротах каждый день. В мать пошла…»

Мысли умчались в прошлое. Прямо перед глазами встала ранняя осень в Новониколаевске[76], пора, когда пропитанный моросью воздух еще сохранял летнее тепло. Алексей, двадцатидвухлетний инструктор областного союза потребительской кооперации, переполненный радужными планами, не замечая никого вокруг, выскочил из новенького здания Сибкрайисполкома на Красный проспект. И буквально налетел на по-буржуйски одетую пухленькую девушку, столкнул жертву собственной торопливости с узкого дощатого тротуара на дорогу. Ее высокие сапожки от «Andre Perugia» утонули в грязи чуть не до шнуровки.

Юность не обидчива. Вечером они сидели в зале «Транспортника» на Вокзальной улице и под звуки разбитого пианино смотрели заковыристую семейную драму «Love Never Dies» с очаровательной Мэдж Беллами[77]. Кино, завезенное в начале двадцатых из Дальневосточной республики, но запрещенное к показу в РСФСР, стало первым мостиком между сыном питерского токаря и Клавдией Кривошеиной, падчерицей крупного нэпмана-пивовара.

Симпатия была взаимной. Против ожиданий, родители девушки приняли молодого «голозадого» кооператора неплохо. Пивное дело отчима Клавы держалось крепко, обеспечивало всех восьмерых детей от обоих браков. Впрочем, господин Кривошеин не строил иллюзий на будущее. Местным хлебникам и маслозаготовителям пришлось плохо при новой власти. Диковатые налоги плюс контроль Советского государства над железной дорогой фактически поставили крест на их деятельности, эти товары в отличие от пива продать в Сибири в ощутимых количествах было невозможно. Так что господин Кривошеин невесело шутил под чай с медом: «Дальше Сибири не сошлют!» – и старался понадежнее обеспечить своих близких. Дочерей выдавал замуж, и желательно подальше. Его циничные слова о невеселом будущем России крепко запомнились будущему премьеру СССР.

С тех пор они с Клавой шли по жизни вместе, осторожно обходя все подводные камни. Позади были рождение дочери, срочный переезд в Ленинград, практически побег от раскручивающегося над Сибирью маховика репрессий. Спасибо председателю Новосибирского исполкома, он все предвидел и пытался спасти хотя бы молодых сотрудников.

Затем учеба в Текстильном институте, быстрая карьера по хозяйственной линии, председательство в Ленинградском горисполкоме. Потом война… И вот, ближе к седьмому десятку, снова нужно делать выбор, может быть, самый важный в жизни. Хотя чем возможно удивить человека, который в начале Великой Отечественной организовал эвакуацию тысяча семьсот тринадцати заводов. Да-да, именно тысяча семьсот тринадцати, он помнил каждый из них. С риском для жизни пробивал решение по дороге для блокадного Ленинграда, предложил идею провести трубопровод по дну Ладожского озера. Надо только немного подумать. Ведь все на самом деле очень просто.

Сохранить принципы сталинских времен в чистом виде не выйдет. Без каждодневной расстрельной угрозы, исходившей от великого вождя, все рушилось прямо на глазах. Впрочем, это началось еще до смерти Сталина, стремительно усложняющееся народное хозяйство постоянно вырывалось из узких рамок плановых показателей. Министерства начали распадаться на примитивно-феодальные вотчины, взаимодействующие между собой «не благодаря, а вопреки».