Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт - Владимир Величко

– Так идешь?

– Оля, ну не могу я…

– Ах, так? Ну и сиди со своей старухой, а я… а я, – и, не закончив фразу, порвала билетики на мелкие кусочки и, гордо вскинув голову, пошла прочь, сказав Сашке напоследок: – Телевизор, Сашок, смотри со своей противной бабкой, а я с Олежкой пойду в кино. Он так звал, так звал…

Настроение у парня испортилось окончательно, и в избу он зашел, громко хлопнув дверью, и тут же:

– Ну сколько раз просить: не хлопай дверью, у меня голова болит.

Голос у бабушки был могучий, зычный в отличие от ее самой – худенькой и маленькой.

– Где ты был так долго? – с обиженными интонациями спросила она.

– Баба, а можно я тебя уложу спать в половине десятого. Мы с Олькой хотели в кино сходить, – и тут же в ответ он выслушал, что она в это же время тоже кино смотрит, что лежа ей из-за глаз смотреть нельзя, что он должен ее посадить, а потом уложить, и нечего с этой вертихвосткой бегать, плохая она, такая она и сякая. Бабушка еще долго ворчала, пока парень не подал ей ужин. И за ужин она его отругала – кашу пересолил, а чай очень горячий и не сладкий. Такое ворчание было делом привычным, и Санек не особо-то и реагировал на него. Постепенно она угомонилась и заснула. Сашка немного посидел у телика – хотел фильма дождаться, но тоже лег – спать сильно хотелось, устал за день.

Утро началось с бабушкиного ворчанья, потом с капризов: и это не так, и то не эдак… Такого Саша не ожидал. Обычно за свои вечерние капризы она утром извинялась, плакала… А вот чтобы и утром продолжалось вечернее – такого еще не бывало. Накормив бабушку, Сашка пошел за хлебом и по дороге ругал себя: «И зачем я бабуле сказал про Ольгу, вот дурак. Ведь месяца три назад она сама мне проговорилась, что боится, что если он женится, то ее выгонят:

– В дом престарелых сдадут, а я, – заплакала она, – хочу умереть здесь… Я этот дом с мужем строила, в нем и умереть хочу».

В магазине жители, собравшиеся в ожидании машины с хлебом, бурно обсуждали съезд народных депутатов и выступление Михаила Сергеевича. Пока очередь двигалась, только об этом и говорили. Большинство очень одобряли Перестройку и то, что затеял Генеральный секретарь. Только сторож магазина, молча стоящий в сторонке, вдруг сказал:

– И чего вы все хвалите его. Вот я, неграмотный человек, прошел и войну, и лагеря, говорю вам так: наломает наш дорогой товарищ Горбачев таких дров, что потом долго аукаться всем будет. Слабый он. Вон Хрущ такой же был – то кукурузу повелел всем сажать, то чуть войну с американцами не развязал. И этот туда же… Перестройка… мать его!

Однако ему договорить не дали – все бурно зашумели:

– Да как ты можешь, дядя Митя, ведь все перемен хотят – он умница и молодец… не то что Брежнев. – В общем, свара разгорелась нешуточная, и Сашок, взяв хлеб, выскользнул на улицу. Ну их всех – своих забот полон рот. На крыльце парень остановился, зажмурившись от неожиданно яркого солнца: утренняя прохлада, пока он стоял в магазине, кончилась и весна снова улыбалась и ему, и всему миру.

С лавочки, что стояла у боковой стенки магазина, на самом солнцепеке, его окликнули. Оглянувшись, он увидел дядю Антона, или Калёного, как звали его некоторые.

– Присядь, Санек, поговорим.

Сашка обрадованно улыбнулся и сел рядышком. Дядя Антон был давним Сашкиным партнером по шахматам. У Сашки был второй взрослый разряд – он его получил еще в школе, в 9-м классе. А у дяди Антона разряда не было, но играл не слабее Саши, никак не слабее.

– Что-то давно не заглядываешь, Санек, наверное, уж и забыл, как фигуры ставить на доску? Помнишь общий счет или уже забыл?

Саша засмеялся и ответил:

– Помню, помню – 72:75… не в мою пользу!

– Ну вот, – удовлетворенно ответил дядя Антон, – как дела-то? – и Саша коротко рассказал ему про бабушку и свои дела.

– Ты вот что… – задумчиво сказал дядя Антон, – приходи все-таки вечерком ко мне, – с часок поиграем, а то не с кем больше. Шпана все в карты норовит обыграть, да где уж им… Придешь?

Сашка подумал, прикидывая в уме, как бабуля очередной уход воспримет, и решительно сказал:

– Приду. Часов в шесть приду, – и, поднявшись со скамейки, поспешил домой.

Дядя Антон проводил его взглядом и, когда он отошел подальше, коротко свистнул. Из-за угла появились Иван с Васькой. Вид у них был понурым и грустным.

– Значится так, фраерки. Часа в три зайдете к Сашке и спросите, идет ли он ко мне или передумал. Если скажет, что идет, удостоверьтесь, что не врет. А если колеблется – уговорить! По-хорошему уговорить – чтобы обязательно пришел.

– Ладно, сделаем, – ответил Иван. И робко спросил: – А зачем?

– Чтобы в шахматы поиграть, – рявкнул Калёный, – вы-то косорукие даже в карты не умеете. Все… брысь отсель! А через час – у меня… оба, – и поднявшись, пошел по улице, а пацаны остались сидеть вдвоем. От их вчерашней наглости и всегдашнего разухабистого вида и следа не осталось.

– И зачем мы вчера пошли играть? – грустно спросил Васька.

И заводила всех их дел Иван ничего на это не ответил.

– Дядя Антон, дядя Антон, – раздался с улицы мальчишеский голос, и во двор, где Калёный сидел со своими должниками, влетел пацан лет двенадцати.

– Ну чего тебе? – хмуро бросил хозяин.

– Дядя Антон, Председатель велел передать, чтобы через час, ровно в двенадцать, вы были у него в кабинете… – мальчишка еще что-то хотел добавить. Но Калёный от этих слов аж передернулся:

– А он не оборзел, твой председатель, а? Может, к нему сразу задом заходить?

– Не, он сказал, что в это время вам будет звонить какой-то… как его… а, вот: будет звонить Рихард… дядя Антон, а это кто? Американец, да?

Калёный же, услышав это имя, сразу увял и даже осунулся. Поднявшись с бревна, он, шаркая ногами, пошел к двери и скрылся в доме.

– А мне-то че председателю сказать? – растерянно спросил мальчуган.

– Так скажи, что будет. Ровно в двенадцать и будет, – ответил Иван, – и мальчишка вышел со двора.

Оставшиеся же, не зная что им делать, минут пятнадцать сидели без дела на бревнах. В дом зайти – так за это Калёный вполне может по уху съездить. Уйти со двора – тоже… может. Но вот открылась дверь дома, и вышел Калёный. Хмуро оглядев пацанов, он сказал:

– Сидеть. Ждать. Никуда не ходить, ни с кем не разговаривать. Как приду – серьезный разговор будет. Уяснили, недотыкомки? – и, увидев их подобострастные кивки, ушел. До Сельсовета было идти-то всего ничего, поэтому Калёный, хоть тащился едва-едва, все равно пришел минут за пятнадцать до назначенного времени. Председатель открыл было рот что-то сказать, но зазвонил телефон.

– Але, – проговорил в трубку Председатель… – да… Кальнов Антон, – переспросил он и, прикрыв трубку рукой, прошипел Кальнову: – Это тебя… тот… ты здесь?