Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт - Владимир Величко

– Да вроде все! – и помолчав, спросил: – А вот если мы возьмем эту вещь… зачем нам ее отдавать какому-то барыге. Мы че, сами не сможем продать?

– Эх, не бывать тебе, Ванек, авторитетом, думать не умеешь. Ты знаешь, кому мы – вернее я – договорился продать ожерелье?

– Рихарду?

– Да, ему. А он держит «общак». Значит, что? – спросил Калёный и сам же ответил: – Значит, он главный и самый сильный авторитет. Он – один, но он всем распоряжается. Он – Пахан!

– Но ведь и ты не просто дядя Антон. Ты – Калёный, тоже авторитет.

Калёный грустно усмехнулся и ответил:

– Таких «каленых» у него два десятка… И еще. Ты знаешь его кликуху, его погоняло?

– Ну… знаю… Рихард.

– Умница… А знаешь, что у него есть еще одна кликуха?

– Не, не знаю, а какая?

– Гитлер! Сечешь? Такую кличку просто так не дают – безжалостный и жестокий Пахан. С ним лучше не шутить. – А про себя подумал: «Рихарда-Гитлера кинуть можно и даже нужно, но только в одном случае – если найдется поддержка не просто очень богатого человека, но и влиятельного. А такого я сейчас не вижу» – и уже вслух сказал: – Э-э-х, знать бы кому Гитлер решил толкануть ожерелье! Тогда можно было бы и поиграть.

Когда мальчишки ушли «подстраховать» Сашку, Калёный сел перекусить. Потом с кружкой горячего чая он устроился на диванчике «покемарить», но сон не шел, а вместо него пришла мысль. Он впервые осознал, что сейчас его жизнь делает очередной и очень опасный вираж. Причем такой вираж, который может закончиться столкновением с землей… даже под ней на два метра, да в деревянном бушлате. И у Калёного вдруг мелькнула мысль – собрать вещички и мотануть далеко-далеко, где его никто не найдет. Впрочем, эта мысль быстро испарилась – Калёный был человеком решительным, не привыкшим отступать, рискованным, игроком по натуре, а игроки – всегда надеются выиграть. Потом он сел у окна – с этого места обзор открывался отличный – и вспомнил, как все начиналось.

Сашку Калёный опекал с детства – все-таки с его отцом они в школу вместе ходили. Поэтому за Сашкой – конечно, когда не «сидел» – он ненавязчиво приглядывал. Когда бабушку парализовало и ее увезли в больницу, Калёный к Сашке заходил каждый день – поддержать пацана. И вот как-то зашел он к мальчишке поговорить, поиграть в шахматы. Сашка был в хорошем настроении – сказали, что бабушка выживет, – и вдруг, глядя на Калёного, сказал:

– Дядя Антон, а хотите я вам секрет открою?

– Какой такой секрет?

– Ну наш, семейный.

– Нет, Сашок, не хочу. Мне чужих секретов не надо, своих хватает, – вполне серьезно ответил Калёный. Но Сашка, не слушая возражений, метнулся в другую комнату, и – так получилось – Калёный в зеркало видел, куда полез мальчишка. Поневоле видел – так выпало. Судьба! И вот тогда Сашка и принес это ожерелье. Калёный сразу понял, что вещь эта очень, очень дорогая, что и золото и бриллианты, безусловно, настоящие. А потом, подержав его в руках, он вдруг вспомнил своего сокамерника – Ваську Смолина. Тот называл себя антикваром, и поскольку в «крытке» им пришлось почти неделю вдвоем на нарах «отдыхать», Смолин много порассказал про антиквариат. После этого Калёный спецом, конечно, не стал, но общие понятия об антиквариате приобрел. Вот и тогда, держа в руках то ожерелье, он подумал, что если это изделие какого-нибудь известного мастера прошлого, то ему цены вообще не будет.

Сашка тогда же рассказал и про деда, и про Екатеринбург 1918 года, и про то, что это ожерелье самой царицы. Калёный, тогда помнится, еще посмеялся над этими словами:

– Ну как же, как же! Раз оно столько лет хранится, то дед непременно у царицы его… экспроприировал, – смеясь, сказал он, – как же иначе?

Однако Сашка принес тетрадь – обычную, школьную, в которой был записан рассказ деда о том, где и когда он взял это ожерелье.

– Это дедушка, когда помирал, мне все рассказал и велел записать. И не успокоился, пока я этого при нем не сделал. А потом долго-долго читал написанное, положил ее под подушку и велел, когда помрет, хранить тетрадь с ожерельем. А через два дня после этого дед и умер.

Тогда же Сашка поделился планами своими открыть свое дело – кооперативы тогда только стали нарождаться. Калёный, помнится, тогда сказал, что времена наступают смутные, и посоветовал ожерелье спрятать понадежнее и никому о нем не говорить. Время еще не пришло.

После этого прошло примерно полгода, и Калёный по делам оказался в Областном Городе, и судьба – опять судьба! – занесла его к Рихарду-Гитлеру. И там, в ожидании хозяина, он, сидя у стола, рассматривал книги. Их на столе было много, да еще целый шкаф был забит доверху. Калёный еще тогда пошутил, что с каких это пор Рихард книги стал читать, мол, это непохоже на него. А присутствовавший там молодой мужчина в огромных, роговых очках – Очкарик – сказал, что Егор Иваныч (так по паспорту значился Рихард) взялся за самообразование, потому что у него новое дело, правда, не пояснил какое. Только важно сказал, что помогает Рихарду. Вот тогда-то Калёный и увидел фотографию ожерелья и прочитал, что это изделие Карла Эдуарда Болена. Он был одним из самых знаменитых ювелиров при царском дворе в России и один из немногих, имевших право ставить государственный герб Российской империи на свои изделия. Был там нарисован и этот самый герб. А точно такой же Калёный видел на ожерелье, что показал ему Сашка.

Калёный встрепенулся. По улице чуть ли не бегом неслись его посланники.

«Вот идиоты», – подумал он и, впуская пацанов в дом, сердито сказал:

– Вы бы еще кричали на всю округу: дядя Антон, все готово, можно идти на дело. Ну?

– Ха, спрашиваешь! Все будет чин чинарем. Саша точно придет, говорит, сам хочет в шахмотья поиграть, – и, помолчав, Иван добавил: – Правда, бабка че-то там выступала. Опять Саньке нотации читала.

Калёный, выслушав, выпроводил мальчишек, но Ивана попридержал и еще раз уточнил, что надо делать, и – самое главное – рассказал, где оно лежит и как открыть тайник.

Настроение у Калёного было хуже некуда. То, что он собирался ограбить своего чуть ли не сына, давило на него очень сильно и эти остатки совести и сострадания, не растерянные в лагерях и тюрьмах, сильно «конфликтовали» с повадками и манерами старого жулика, для которого «личное – прежде всего». Калёный и проклинал тот момент, когда сел играть с приезжим каталой, и одновременно думал, что если придется с ним схлестнуться вновь, то он непременно его разденет догола. Правда, в тот раз катала его обыграл вчистую и срок, данный на погашение долга, заканчивается через месяц. А долг большой… А ожерелье дорогое…

И тогда после проигрыша он, вспомнив о новом увлечении Рихарда, пошел к нему и рассказал об ожерелье.

Сашка пришел даже раньше намеченного срока на сорок минут, и Калёный забеспокоился – а не лопухнутся ли мальчишки, не проспят ли его ранний уход. Пока расставляли фигуры, Калёный принес варенье и крепкий-крепкий – на грани с чифирем – чай. Когда оба угомонились, Сашка сделал первый ход. Играл он напористо, был очень сосредоточен, и Калёный партию продул вчистую. После разыгранной классической испанской партии Калёный на 16-м ходу потерял качество и мог спокойно сдаваться, ибо и позиционное преимущество белых, которыми руководил Саша, было подавляющим. С таким «треском» Калёный не проигрывал давненько, поэтому вторую партию он начал очень осторожно, однако Сашок неожиданно разыграл агрессивную защиту Алёхина и после долгих мучений Калёный сдал и вторую партию и из-за этого расстроился не меньше, чем тогда, когда продул в Азо тому Катале.