Тайна генерала Багратиона - Алла Бегунова

Анна-Луиза де Сталь-Голштейн читала главу из своей книги минут сорок. Когда она закончила, раздались аплодисменты: игра ума восхищает не меньше, чем виртуозное владение музыкальными инструментами.

При обсуждении книги гости легко перешли к политическим новостям из Франции. Писательница призналась, что отправила книгу «О Германии» Наполеону в подарок, но император, не читая, приказал ее сжечь, автора же по-прежнему не пускать на территорию страны.

— Ах, какой он жестокий! — покачал головой посол Англии в Вене сэр Самюэль Харкурт-Кинг.

— Для кровожадного диктатора — вполне естественно, — заметил граф Разумовский, который не опоздал сегодня, а сразу познакомился с Игарри, сел рядом с ним и шепотом обменивался фразами о произведении мадам де Сталь.

— Почему народ Франции безропотно терпит тирана? — задала риторический вопрос герцогиня Заганьская, лучшая подруга Екатерины Павловны.

— Напрасно вы так о народе, — урезонила ее графиня Эрика-Иоганна фон Тун фон Гогенштауфен, младшая сестра ныне покойной жены Разумовского. — Я недавно получила письмо от моей знакомой из Парижа. Там назревает революция. Императрица Мария-Луиза выехала из столицы в безопасное место. Сам император удвоил караулы во дворце и стягивает к Парижу верные ему войска.

— Революция! — гости заговорили все разом и очень громко. — Чернь взбунтовалась! Боунапарте будет низложен. Теперь ему не устоять перед волеизъявлением парижан.

В салоне княгини Багратион рождались и не такие изумительные слухи. Они мгновенно распространялись по Вене, вызывая страшный переполох в обществе, внушая людям представление о шаткости и ненадежности наполеоновской власти. Проверенное оружие устной контрпропаганды с помощью милых дам действовало безотказно. Потому посол Франции Луи-Гильом Отто, граф Мослой, с горечью доносил министру иностранных дел де Шампаньи, что кучка знатных галлофобов, управляемая русскими, заняла в Австрии положение влиятельной партии, и он один побороть их не в силах.

На ужин остались всего четыре человека: граф Разумовский, князь Петр, его адъютант поручик Древич и переводчик посла Хуссейн-хана. Екатерина Павловна усадила молодого перса напротив себя и вела разговор так, будто он — главный ее гость за этим столом.

Польщенный всеобщим вниманием, Игарри кое-что рассказал присутствующим о секретных франко-персидских переговорах, которые прошли в Париже.

Лучи заходящего солнца проникали в зал не только через высокие венецианские окна, но и через стеклянный плафон на потолке. Его сделали специально для того, чтобы скульптуры, выставленные здесь, всегда освещались наилучшим образом.

Антонио Канова, войдя, окинул работы быстрым взглядом и сел на кушетку у стены.

Он продал горячему поклоннику своего таланта графу Разумовскому девять произведений, и так сложилась эта коллекция. В ней ранний период его творчества наиболее ярко представляли «Дедал и Икар», средний — «Три танцующие грации» и «Амур, слетающий к Психее», поздний — «Персей, держащий голову Медузы»[18]. Ваятель и сегодня ничего не изменил бы в композициях. Там всё было гармонично: и выражение лиц, и позы, и безукоризненная обработка мрамора, передающая напряжение мышц у тел с идеальными пропорциями, крутые завитки волос на головах, складки ткани, красиво ниспадающие вниз.

Андрей Кириллович пригласил итальянца на свой традиционный прием гостей в среду вечером, а начинался вечер здесь, в зале скульптур Антонио Кановы. Автор мог ответить на вопросы публики, рассказать о методах работы и творческих планах, договориться с новыми заказчиками.

Пребывая в одиночестве, художник собирался с мыслями. Ему хотелось быть убедительным на людях. Но вот зачем объяснять, как однажды его посетила блестящая идея — подражать древним? Ведь никакого образования, кроме начального, он не получил и досконально познакомился с античным искусством лишь в восемнадцать лет, впервые приехав в Рим из северной провинции.

Но дело было не в том. С детства он рос рядом с камнями. Отец часто брал Антонио с собой в мастерскую. Там, прикасаясь ладонями к недавно обработанной поверхности мрамора, мальчик ощущал его теплоту и думал, будто материал дышит.

В возрасте одиннадцати лет, после смерти родителей, его взял к себе в ученики скульптор Торетти. Сам Торетти не считался удачливым художником, однако основы мастерства преподавал отлично.

Обычная работа для начинающего — надгробия и бюсты, то есть скульптурные портреты. Канова изготовил их немало. Постепенно он начал придавать изображениям заказчиков величаво-спокойные черты древнеримских патрициев. Вдруг оказалось, что именно такими желают видеть себя его современники — люди бурной, переменчивой эпохи революций и бесконечных войн. Позже этот стиль назвали классицизмом, Канову — выдающимся его представителем.

Пожалуй, сегодня он будет рассуждать о тектонике — скульптурной форме, придуманной ваятелями более тысячи лет назад. Согласно ее канонам художник при многофигурной композиции должен выбрать за основу какую-нибудь геометрическую фигуру, например треугольник. Затем его задача — расположить детали, не выходя за пределы воображаемых линий, добиваться ясности, точности, устойчивости и, конечно, высочайшей техники обработки камня.

Канова читал некоторые статьи о себе в итальянских газетах. Иногда их писали явные злопыхатели. «Салонная красивость, сентиментальная слащавость, холодная отвлеченность образов, безжизненность отполированной поверхности мрамора» — вот какие определения давали его произведениям эти господа. Но «холодная отвлеченность» очень нравилась знатным и богатым заказчикам, слишком вовлеченным в бурную жизнь, нередко преподносившую им страдания, разорение и даже смерть.

Двери в зал отворились. Сначала Антонио увидел ту красивую молодую женщину, представленную ему как княгиня Багратион, что приезжала к графу в понедельник. Она разговаривала с Разумовским по-русски и не скрывала озабоченности.

Взволнованность передалась сиятельному заказчику. Как же изменилось тогда вечно улыбающееся и благодушное лицо аристократа! Скульптор был рад, успев сделать несколько набросков для себя. Теперь в камне граф Андреас предстанет не совсем таким, как его привыкли видеть. Те, кто обвинял ваятеля, поймут свою ошибку. Его резец может быть реалистичным.

Антонио Канова покинул свое место, подошел к русской красавице и вежливо поклонился. Она, кивнув в ответ, бросила несколько приветственных слов по-итальянски, акцент почти не чувствовался. Скульптор заметил, что рад видеть ее снова и теперь — среди своих любимых детищ. Он обернулся и обвел рукой беломраморные статуи.

Следом за княгиней выступал милейший Андрей Кириллович. Улыбка играла на его полных губах, лицо светилось приветливостью. Рядом с ним находился какой-то русский генерал, худощавый, по-военному подтянутый, с черными волосами и бакенбардами. В мужественных его чертах проступало нечто восточное. Если бы художнику заказали бюст героя сказок «Тысяча и одна ночь», то он выбрал бы генерала в качестве натурщика. Получился бы смелый и хитрый Гарун аль-Рашид, муж Шахрезады, калиф Багдада.