Третье яблоко Ньютона - Ольга Славина

— Двадцать лет назад, когда у меня был первый кейс, а я был зеленый мальчишка, только после университета, моя почасовая ставка была двести фунтов, а сейчас — четыреста. С учетом инфляции это практически то же самое.

— Как четыреста? А почему же мне ты сразу назвал триста?

— Сам не знаю. Ты меня чем-то поразила, едва вошла, а потом очень понравилась.

— А теперь я тебе должна еще больше нравиться. Может, ты будешь со мной работать бесплатно? — спросила Варя, бросив невинный взгляд.

— Боюсь, партнеры не поймут. Зато я перемещал тебя постоянно с пятого места вверх, и теперь ты мой первый любимый клиент. Надеюсь, и я могу считать, что я твой хотя бы десятый любимый адвокат?

— Ты мой единственный адвокат. Мне не нужны другие адвокаты и, надеюсь, не понадобятся до конца жизни. У меня есть ты, один-единственный. My one and only. Так ведь говорят, да?

— Если ты о песне, то мне лично она не нравится, — флирт Мэтью тоже стал откровенным.

— Согласна. Гораздо лучше It had to be you,[29]— Варя не замешкалась ни на мгновение, более того, чтобы ее высказывание стало еще более замысловатым, тут же добавила: — но скорее в исполнении Синатры, чем Билли Холидей.

Каждый из них знал, что они одинаково видят эстетику происходящего, одинаково наслаждаются этим танцем, в котором они кружатся, смотря друг другу в глаза и говоря без слов: «Этот танец прекрасен, и нам нужно мастерство и терпение, чтобы танцевать, не падая». Эстетика танца, с неимоверным числом па-подтекстов и бесконечностью их интерпретаций, завораживала и по чувственности превосходила секс. Игра в бисер на минном поле, согласитесь, несравнимо прелестнее, чем борьба нанайских мальчиков под одеялом.

Мэтью уехал, Варя осталась мерзнуть в Москве. Работы прибавлялось с каждым днем. Бесконечные справки о доходах, расходах, куча документов, которые Мэтью поручил ей готовить, их апостилированные переводы. Муторные и эмоционально изнурительные походы к нотариусам, в регистрационную палату, в налоговые инспекции возвращали Варю в забытую жизнь, она узнавала ее заново, хотя, конечно, век бы ее не знать. Редкие встречи с ее, теперь уже бывшим, руководством, которые должны были быть насыщенными и хорошо продуманными, и нечастые бизнес-ланчи с партнерами и коллегами по прежней жизни помогали не терять остатки разума и психологического равновесия в вонючих коридорах инстанций. По вечерам она прилежно выполняла домашние задания, полученные от Мэтью, не вполне понимая его замыслы, но веря, что рано или поздно все сложится в общую картинку ее защиты.

Чтобы еще и как-то прокормиться, занимаясь при этом чем-то осмысленным и не противным, Варя каким-то чудом продала себя в качестве проектного менеджера и дизайнера двум заказчикам, которым требовалась полная переделка квартир — то ли собственных, то ли купленных для сдачи. Заказчики хотели, чтобы приобретенные ими запущенные, нарезанные на комнатушки ветхие коммуналки, расположенные, однако, в сверхэлитных районах, превратились в роскошные и стильные резиденции для одиноких богатых представителей высшего слоя «белых воротничков» или приехавших в Москву недорослей провинциальных мини-олигархов. Задача была понятна, целевой будущий обитатель квартир тоже ясен, инвестиционный потенциал задачи легко обсчитывался и также легко делился в неравных пропорциях между заказчиком и Варей. Вдобавок к походам в инстанции пришлось взвалить на себя поездки в БТИ, на строительные рынки, в мебельные салоны. Варя часами просиживала в Интернете, выискивая прямых поставщиков нужных отделочных материалов, сантехники, кухонь. Расчет ее не ограничивался выторгованным доходом, а амбициозно охватывал и задачу размещения своих дизайнерских творений в глянцевых журналах. В общем, представлял собой творческий процесс с не вполне гарантированным, но безубыточным результатом, и это было лучше, чем обивать пороги кабинетов бывших и оставшихся друзей и партнеров по бизнесу, уговаривая их найти ей работу. Попутно Варя заканчивала статью о выполненных проектах недвижимости. Статья была и про дизайн, и про инвестиции, а в целом про связь дизайна с культурой среды обитания… Приятельницы из глянцевых журналов подкидывали время от времени какие-то копеечные переводы с английского и немецкого. Варя стала и блогером, хоть и узнала это слово лишь в Москве, писала статьи и комментарии по европейским финансам. В общем, нечто творческое постоянно варилось у нее в голове, и на сон оставалось мало времени, особенно с учетом регулярных телефонных разговоров с Мэтью по вечерам. А те плавно переходили в ночные грезы о нем.

Грезы были отрадой перед погружением в сон, они наполняли его чередой чарующих или грандиозных видений, событиями, которые то ли произойдут, то ли могли бы произойти… Сны стирали грани реальности и помогали наяву коротать время в инстанциях, ибо никто не мог ей запретить наслаждаться в вонючих коридорах фотографиями ее «умного английского породистого дога». Фотографии были сделаны во время их прогулок по Москве и хранились теперь в самом заветном месте — в памяти Вариной блэкберри.

Недели через три Мэтью сказал, что накопился материал для нового обстоятельного разговора и работы не по телефону. Накануне вылета прислал ей мейл: «Что привезти из Лондона?» «Так мило с твоей стороны, — ответила она. — Я бы сама не смела попросить, но отказываться было бы неэлегантно, поэтому духи Jo Malone, запах Pomegranate noir и DVD Easy Virtue».

Варя приехала в «Кемпински» в полдень. С утра она конечно же съездила в «Дессанж», сделала светлое, яркое мелирование, укладку локонами вместо обычного прямого каре и преобразилась. Хоть на улице и потеплело, она решила, что не повредит и норковая шубка — она же лишь изредка ее надевает. В баре она специально села спиной ко входу, чтобы Мэтью увидел лишь нового цвета локоны, рассыпанные по меху: интересно, узнает ли он ее? Тот неслышно подошел сзади, наклонился через плечо и поцеловал в щеку:

— Ты скучала по мне?

Варя подняла на него глаза:

— Еще как.

Начало новому танцу было положено. Они проработали до вечера, пока Мэтью после ночи в самолете не начал снова клевать носом.

— Я пойду, — сказала Варя, — ты сейчас, похоже, рухнешь.

Мэтью проводил Варю до машины, вернулся в номер, принял душ, думая только о том, как донести голову до подушки. События прошедшего дня еще проигрывались в его голове. Они опять обсуждали Варины финансы, та показывала Мэтью собранные документы о продаже ее матерью дачи в приснопамятном году, о ее покупке дома в Вашингтоне, о покупке квартиры в Москве десятью годами позже. Обсуждались ее ипотеки, друзья, у которых она занимала деньги… Удерживать разговор в русле голых фактов два эстета не могли, разговор обрастал описаниями сада в Вашингтоне, магнолии, посаженной мамой, тенистой сырой дорожки, ведущей от «Дома на опушке» к лесу. Варя рассказывала о голубях, которые сидят на балконе ее квартиры в Москве, о том, что когда смотришь из постели на них, сидящих на фоне французской лепнины балкона, создается ощущение, будто ты проснулась в Париже… Все эти картины, такие живые, просящиеся на полотно, стояли у Мэтью перед глазами, и посреди каждой была Варя. Варя, откинувшая голову назад и посмотревшая на него через плечо, покрытое водопадом золотых локонов. Варя в джинсах, стоящая посреди своего вашингтонского сада на фоне плюща, спускающегося со стен кирпичной террасы. Варя, которая могла бы сейчас лежать рядом, уткнувшись в его плечо… Картины рождали какие-то мысли, легкие, неосязаемые, едва касавшиеся его сознания, которое то и дело начинало проваливаться в сон, и Мэтью уже не понимал — он все еще рассматривает картины Вариной жизни или это уже его собственные сновидения…