Превышение полномочий - Иван Погонин

– Вечером до восьми, но я раньше десяти домой не ухожу.

– Холостой?

– Да.

– Это зря. В браке, милостивый государь, очень много преимуществ. Это я вам как разведенный говорю.

– Я бы и рад жениться, – не понял шутливого тона околоточный, – но не могу себе позволить. У меня жалованье – триста пятьдесят рублей в год! Вы там в столице не слыхали, не собираются нам жалованье прибавлять? Ведь сорок лет не прибавляли!

– Вам, когда вы на место поступили, револьвер выдали?

– Да.

– Так чего же вам еще нужно!

Околоточный смотрел на сыщика непонимающе:

– Это как-с?

– Да шучу я, шучу.

В половине восьмого Кунцевич вернулся в участок. В кабинете собрался весь штат околоточных, и из-за этого помещение казалось совсем крохотным, а накурено там было так, что хоть топор вешай. Иодко представил Мечислава Николаевича коллегам и предложил выйти на улицу.

– Ну как успехи? – спросил губернский секретарь.

– Своих фигарей [53] я в известность поставил, да и коллегам ваши рисунки показал, они тоже своих накатчиков настропалят. К менялам сходил, но они говорят, что долларов отродясь не видали.

– Странно. Видите ли, Григорий Викторович, Ротштейна преследовал с самого Бостона инспектор тамошней полиции Линг. Он и сюда со мной приехал, но в дороге… эээ… приболел и сейчас отлеживается. Так вот, этот Линг, несмотря на… свое плохое здоровье, жалованье получает недаром. Он установил не только то, на каком пароходе Ротштейн приплыл в Британию, но и пароход, на котором он отправился из Дувра в Ревель. Когда Линг прибыл в Англию, это судно уже успело туда вернуться и вновь собиралось в Россию, Линг на нем к нам и отправился. В дороге он зря время не терял – расспросил прислугу и узнал о Ротштейне кучу полезных сведений, в том числе и то, что на пароходе Ротштейн расплачивался долларами. Буфетчик их у него принимал только потому, что раньше ходил за океан и знал, что это за деньги и как они выглядят. Других денег у Гершеля не было. Почему он не поменял доллары на фунты в Лондоне или другом каком английском городе, одному Богу известно. В Ревеле же Ротштейн разменял на рубли только пятьдесят долларов, это известно точно – ревельской полиции удалось установить меняльную лавку. Учуяв затруднительное положение клиента, меняла соглашался на обмен только по курсу один к одному, поэтому Гершель так мало и разменял. Отсюда вывод – у него, кроме долларов, других денег нет. Стало быть, за те три недели, которые он провел в Вильно, он обязательно посетил бы здешних менял. Так что врут вам ваши жиды, Григорий Викторович.

– Выходит, врут. Только я с ними сделать ничего не смогу.

– Что так?

– Их лучше не трогать. Покровители весьма высоки. – Околоточный поднял глаза вверх.

– Понятно. Ну что же. Будем ждать, что скажут ваши осведомители и не появится ли что из украденных вещей в ломбарде. А пока разрешите откланяться.

Утром следующего дня Кунцевич разбудил Линга в 8 часов, опохмелиться не дал, велел выпить кувшин молока и повел в баню. После парилки американец начал приходить в себя. Кунцевич послал банного мальчика за квасом.

– Все, Том, гулять прекращаем, работать надо. Погуляем потом, когда в Петербург вместе с Ротштейном приедем.

– Да, да. Я готов. Вот только пивка бы, а?

– Никакого пива. Сейчас квас принесут, он лучше всякого пива действует, еще я квашеной капусты попросил, кваску выпьете, капусточки съедите – как огурчик станете. Голова-то как у вас, соображать начала?

– Да.

– Отлично. Тогда слушайте внимательно…

В два часа дня на перрон Виленского вокзала из скорого поезда «Санкт-Петербург – Граница – Берлин» вышли два хорошо одетых господина и отправились в меняльную лавку. Увидев импозантных посетителей, хозяин низко поклонился:

– Чем могу служить, господа?

Мужчина с роскошными усами сказал:

– Любезный, вам это, конечно, покажется странным, но вы единственный человек в этом городе, который может спасти мою честь.

– Простите, сударь?

– Видите ли, я познакомился в поезде с этим господином, – усач кивнул на своего попутчика, – а он американский подданный. Дорога дальняя, и решили мы скоротать ее картишками. И получилось так, что почистил он мне карманы на целых пять сотен. Я по-английски говорю и понимаю, но весьма плохо. Когда рядились, американец что-то про доллары балакал, но я не понял. Проиграл я, стал расплачиваться, сую ему «петрушу» [54], а он не берет, доллары требует, мол, я из России уезжаю, и рубли мне не нужны. Я ему – чудак человек, у тебя «петрушу» в любом заграничном банке поменяют на любую валюту, а он ни в какую, мол, договаривались расплачиваться долларами, так извольте дать доллары. А с нами в купе один господин едет, из поляков. Так вот он мне и говорит, мол, действительно американец о расплате долларами со мной договаривался, а я кивал, соглашаясь. Я-то, может, и кивал, только совсем по другому поводу. В общем, попал я в затруднительное положение. Еду я до Вильно, у меня здесь дела неотложные, а американец в вашем городе останавливаться не хочет, говорит, на пароход опоздает. Получается, я его обманул при свидетеле. А это для меня неприемлемо. Поэтому к вам и обращаюсь. Если у вас этих проклятых долларов нет, придется дела бросать и ехать туда, где их купить можно будет. А это, сдается мне, уже Берлин, а может, что и подальше.

Еврей посмотрел на усача, затем на его спутника, все это время молчавшего, и неожиданно заговорил на чистейшем английском.

Американец изобразил на лице величайшую радость и повторил рассказ усача.

Еврей повернулся к усатому.

– Вам повезло, милостивый государь. Я недавно приобрел небольшое количество американских долларов, для собственных нужд – хотел сыну в Америку отправить. Могу уступить один к трем. Товар в наших местах редкий, поэтому и курс соответствующий.

– Да вы что! Везде рубль восемьдесят за доллар дают!

– Так возьмите где-нибудь за рубль восемьдесят, я не против.

Торговались долго и наконец сошлись на двух рублях шестидесяти копейках за доллар.

– Несите двести пятьдесят. – Усач полез в карман за бумажником.

Меняла нырнул под прилавок и вынырнул, держа в руках купюры.

Когда он посмотрел на усатого, то вместо бумажника увидел у него в руках полицейскую карточку.

– Чиновник для поручений столичной сыскной полиции губернский секретарь Кунцевич, – представился усатый. – Вы арестованы за соучастие в краже на сумму более трехсот рублей, покупку краденого и… впрочем, и этого вам пока хватит. Закрывайте лавочку, да и поедем.