Ярость и рассвет - Рене Ахдие

Сегодня он проверит, достоин ли он ее силы.

И снова мужчина подошел к свертку на его столе. Он развернул ткань.

Удобно свернувшись, в центре спал заяц с мягким рыжевато-коричневым мехом.

Его первое испытание.

Джахандар сглотнул.

Он не хотел, чтобы животное страдало. Казалось абсолютно несправедливым отнимать жизнь такого беззащитного существа столь отвратительным способом.

Но выхода не было.

Он должен сделать то, что необходимо. Ради его детей. Ради себя.

Он поднял кинжал и провел им по левой ладони одним быстрым движением. На следе от него выступила линия крови. Мужчина капал алой жидкостью на темное лезвие.

Как только его кровь покрыла лезвие кинжала, металл засветился горячим бело-голубым светом.

Глаза Джахандара заблестели.

Теперь следует завершить цикл.

Он втянул носом воздух, молча умоляя спящего зайца о прощении. Затем провел светящимся лезвием по его горлу.

Джахандар наблюдал, как яркая кровь маленького существа пролилась на кинжал и металл из пылающе-голубого стал огненно-красным.

Магия с лезвия поднялась в воздух, заполнив комнату жутким розоватым светом.

И наконец он опять прижал кинжал к ладони.

Сила потекла в открытую рану, необузданная и пугающая. Проходя по его телу, она обжигала, нагрев его до самых костей. Глаза Джахандара сверкнули, и темный клинок упал на пол.

Когда взгляд мужчины прояснился, все вокруг него казалось более резким, чем раньше. Усталость, которую он чувствовал минуту назад, была всего лишь далеким воспоминанием. Он выпрямился. Глубже вдохнул.

Почувствовал себя непобедимым.

Он наклонился и поднял кинжал с пола, протерев его поверхность о сверток ткани, лежащий рядом с неподвижным тельцем маленького зайца.

Джахандар задумался.

Затем махнул рукой над кровавой тушкой.

И она исчезла во всплеске холодного света.

Шарзад плохо спала в ту ночь.

Ее сны были наполнены видением улыбающегося лица Шивы и звуком дверей, захлопывающихся в черной пустоте. Голоса, наполненные болью и предательством, эхом отдавались в ее ушах.

После того как она раскрыла глаза, увидев утренний свет, Шарзад, перевернувшись, уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как между ее плеч осело горькое изнеможение.

Веселый смех Деспины кружил вокруг нее, чистый, как колокольчик, и в равной степени раздражающий.

Шарзад застонала.

– Вы хотите еще поспать? – спросила служанка.

– Нет, – сказала она в подушку. – Это не поможет.

– Вы уверены? Потому что кажется, будто у вас был достаточно… безудержный вечер.

– Что? – Шарзад в замешательстве оторвала голову от шелка.

Весьма довольный взгляд Деспины был устремлен на шелковую занавеску, вырванную из ее крепления, которая лежала забытой грудой рядом с основанием кровати.

Румянец расцвел на щеках Шарзад.

– Хорошо справились, – поддразнила ее Деспина.

– Это не то, что ты подумала.

– Вы точно уверены? Ведь, если камис на вашей кровати принадлежит другому мужчине, значит, вы только что стали еще более интересной, чем были до того.

– Достаточно, Деспина! – В голосе Шарзад прозвучало предупреждение.

Деспина стояла подбоченившись, высоко подняв свои идеальные брови.

– Что случилось?

– Ничего.

– Извините, но эта ситуация и такая реакция не совпадают. – Собрав складки юбки в одну руку, Деспина подошла к основанию кровати и шлепнулась на ее край. – Что случилось? Расскажите мне.

Шарзад вздохнула от прокля́той настойчивости своей служанки.

– Всё.

– Вы не могли бы говорить более конкретно? В конце концов, секреты становятся намного полезнее, когда ими делятся, – промолвила Деспина дразнящим тоном.

– Лучше скажи это Халиду, – проворчала Шарзад. – Учитывая, что ты его предполагаемый шпион, он может на самом деле послушать тебя.

Выражение лица Деспины смягчилось в понимании.

– Халиф Хорасана уже давно ни к кому не прислушивался.

– Вероятно, и не будет. Не после вчерашней ночи.

Деспина скинула сандалии и села на кровать, скрестив ноги.

– Мы, женщины, много грустим, не так ли?

– О чем ты?

– Мы достаточно сильны, чтобы покорить мир с голыми руками, но при этом разрешаем нелепым мальчишкам делать из нас дур.

– Я не глупа.

– Нет, не глупа. Пока нет, – улыбнулась Деспина. – Но это неизбежно. Когда ты встречаешь того, кто заставляет тебя улыбаться так, как ты никогда до этого не улыбалась, плакать, как никогда до того не плакала… с этим ничего нельзя поделать, кроме как поддаться.

– Я… – Шарзад прикусила нижнюю губу.

– Можете говорить свободно, Шарзад. То, что вы скажете, останется в этих стенах.

Шарзад молчала.

Деспина придвинулась к ней.

– Когда я была маленькой девочкой, еще в Фивах, помню, как-то спросила у мамы, что такое рай. Она ответила: «Сердце, в котором живет любовь». Конечно, я захотела узнать, что представляет собой ад. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «Сердце, в котором нет любви», – Деспина изучала Шарзад, пока говорила.

Шарзад ответила ей испытующим взглядом, играя серебряными шнурками ее шамлы.

– Твоя мать кажется весьма мудрой.

– Она была такой.

Шарзад с осторожностью подбирала свои следующие слова:

– Можно спросить, что с ней стало?

– Она влюбилась в неправильного человека. Он обещал ей весь мир, а потом оставил ее ни с чем, кроме ребенка в животе.

– Мне искренне жаль, Деспина.

– А мне нет. Она умерла молодой, но счастливой, а тот человек не способен был сделать женщину счастливой. Богачи не знают, как жертвовать чем-то ради любви, потому что им никогда не приходилось делать это. – Последнее утверждение Деспины было явно суровым.

– Это оно? – мягко спросила Шарзад. – Ты беспокоишься, что Джалал поступит так же?

– Я не знаю. Он неизменно верен своей семье, но я до сих пор не видела, чтобы он проявлял такую же лояльность к множеству девушек, влюбленных в него. – Уголки голубых глаз Деспины напряглись. – Я всегда считала, что человека нужно судить по его поступкам, а не по тому, что о нем говорят другие. Но Джалал аль-Хури делает очень мало, чтобы опровергнуть слухи о нем.