Семейный стриптиз - Оливия Голдсмит

Пустив горячую воду тонкой струйкой, Джада отмока­ла в ванне. Обычно она предпочитала душ – быстро и удобно. Но сейчас, в зловеще-пустом доме, эта комнатка казалась единственным безопасным местом. Лишь здесь, в ванне, до краев наполненной горячей водой, стихала дрожь в руках, хотя карусель мыслей продолжала кружиться.

Любой сторонний наблюдатель, должно быть, принял бы ее за ненормальную: виданное ли дело – пять раз за день принимать ванну? Но Джаду тянуло сюда как магнитом; она погружалась по самую шею в очень-очень горя­чую, насколько выдерживало тело, воду и сидела до тех пор, пока отупение не сменялось лихорадочной жаждой деятельности, вытягивавшей ее из ванны. Тогда она опять вытиралась, опять одевалась, опять принималась за до­машние дела – и бросала, так и не закончив. Или опять щелкала кнопками телевизионного пульта, чтобы через час вновь оказаться в ванне, повернуть кран и пустить воду.

Счастье еще, что у нее выдался перерыв между купа­ниями в тот момент, когда мама позвонила с Барбадоса, исполняя их ритуал еженедельной телефонной связи. Го­лос матери проливал бальзам на исстрадавшееся сердце Джады, но она не решилась посвятить родителей в кош­марные перемены в своей жизни. Когда мама позвала к те­лефону внучат, Джаде пришлось сочинить детский пикник у соседей, куда отправились Кевон с Шавонной. Она наде­ялась, что господь простит ей эту ложь во спасение. Насчет местопребывания Клинтона ей не пришлось сочинять не­былицы: своего мнения о нем родители не изменили и ни­когда о нем не спрашивали.

Джада любила мать, не хотела ее тревожить и волно­вать, но главное – она не хотела признавать правоту роди­телей. Сейчас Джада это отчетливо понимала и горько со­жалела о том, что не решилась на признание. Мама ведь всегда хотела ей только добра, только самого лучшего… а ее дочь со своей распроклятой гордостью и ослиным уп­рямством не пожелала открыть душу перед самыми родны­ми людьми. Гордость – вот ее порок.

Пытаясь хоть чем-то оправдаться, Джада решила, что ей просто нужно время. Да, всего лишь немного времени. Она найдет в себе силы поделиться с родителями, как только вновь увидит своих малышей. Пусть ей вернут детей; больше ничего не нужно. Она сменит замки, вы­швырнет вон вещи Клинтона и память о нем, привыкнет к мысли и приспособится к роли матери-одиночки. А уж ма­ма не станет судить дочь слишком строго, хотя ни в их семье, ни в общине разводы никогда не приветствовались. Джада была уверена в том, что мама даже не напомнит ей о своем пророчестве насчет низкой, подлой натуры Клинтона.

Ожидание встречи с детьми тянулось невыносимо долго, облегчение наступало только в горячей воде. Неда­ром она Водолей по знаку Зодиака. Вообще-то, Водолей – знак воздуха, но Джаде это всегда казалось неправильным; Водолей должен быть знаком воды. Она вдруг вспомнила скалистые островки в Карибском бассейне, и ей мучитель­но остро захотелось оказаться дома, у родителей. Не в Аме­рике, а на Барбадосе, где она, собственно, никогда и не жила, а лишь приезжала погостить. Все равно ее дом там!

Там она была бы в безопасности, была бы счастлива… с мамой, папой и своими малышами.

Прошлая ночь, самая длинная ночь в ее жизни, вымо­тала Джаду до предела. Она бродила из одной пустой ком­наты в другую, по пути то включая свет, то выключая – и так по кругу, до бесконечности. Пустые детские наводили на нее страх, кухня казалась запущенной, а гостиная – слишком большой для нее одной. Но сильнее всего отвра­щала спальня. Она ни за что не легла бы в постель, кото­рую столько лет делила с Клинтоном, поэтому прикорнула на диване в гостиной, проснулась в пять и с тех пор не на­ходила себе места.

Недолго осталось. Скоро ты увидишь детей.

Кареглазой Ромаззано-Уэйкфилд из Кризисного цент­ра как-то удалось за один день добиться встречи с судьей по семейным делам и получить разрешение на общение с детьми. Джаде же удалось остановить выплату по чеку Брузмана и отозвать заявление о ссуде. Бесплатный адво­кат, как выяснилось, может быть не менее толковым – и, уж во всяком случае, куда более сострадающим – чем тот, чьи гонорары исчисляются цифрами со многими нулями. Конечно, два часа дважды в неделю, отведенные судьей для общения матери с детьми, выглядели смехотворно и оскорбительно, но Джада все равно была на седьмом небе от счастья.

Научиться бы ей плакать – говорят, боль со слезами уходит… Джаде пришло в голову, что ее тяга к горячей воде служит своего рода заменой слезам. За прошлый вечер, всю ночь и утро она не проронила ни слезинки; тишину в пустом доме нарушали лишь голоса и музыка из телевизо­ра да звук льющейся воды.

Ну и, конечно, телефонные звонки. Кроме мамы и Энджи, звонила еще Мишель. Два раза звонила, да благо­словит ее господь! Сначала приглашала на ужин, а позже, незадолго до полуночи, просто справлялась о самочувст­вии. Судя по голосу, подруга была расстроена не меньше самой Джады, но Мишель ведь вообще гораздо эмоцио­нальнее. Напоследок она предложила переночевать у Джа­ды и даже попыталась пошутить:

– За детьми и Фрэнк может присмотреть, а я составлю тебе компанию, чтобы тишина не давила. Ты ж меня зна­ешь, я молчать не стану.

Джада оценила заботу и была очень благодарна Ми­шель за внимание, но все равно отказалась. Уж лучше страдать в одиночку, чем на глазах у другого, даже ставше­го близким, человека. К тому же пора привыкать к одино­честву.

Она взглянула на часы и решила, что можно начинать одеваться. Выбравшись из ванны, Джада наскоро вытер­лась полотенцем, прошла в спальню и распахнула дверцу шкафа. Хотелось бы знать, что положено надевать на сви­дание с официально украденными детьми? Ее выбор пал на плотные брюки защитного цвета и свитер с латиноамери­канскими мотивами. Удобно и вместе с тем респектабель­но, а ей сейчас важно не ударить перед Клинтоном в грязь лицом. Она как раз взялась за расческу, когда в первый раз за утро подал голос телефон.

Джада ринулась к аппарату, холодея от ужаса и переби­рая самые невероятные, страшные причины звонка: Клин­тон отказался приводить детей; судья отменил свое решение; кто-нибудь из малышей попал в больницу. Руки снова затряслись, но Джаде как-то удалось схватить трубку и поднести ее к уху.

– Ал-ло? – прохрипела она, с трудом выдавив первый звук за много-много часов.

– Джада? – взволнованно произнес голос Мишель. – Ты здорова?

– Физически – да. За мозги не поручусь.

– Хочешь, я тебя отвезу?

– Нет. До дома свекрови я и сама как-нибудь дорулю. А ты можешь поехать следом, чтобы убедиться, что я не убила ни Клинтона, ни его мать.

– У тебя есть пистолет? – вскинулась Мишель. Ну не прелесть ли? Сама наивность и доброта!

– Нет у меня никакого пистолета. Много ты знаешь менеджеров провинциальных банков, и чернокожих в придачу, которые держали бы под рукой оружие? Посове­туй-ка мне лучше вот что, подруга: как вести себя с детьми? Я ведь понятия не имею, что им наплел Клинтон. И еще – что мне с ними делать? Домой везти – времени не хватит. Дорога как раз два часа и займет.