Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина

* * *

С наступлением темноты мышь выходила из своей норки и отправлялась на поиски съестного. Мальборк был ее миром, и жилось ей в нем отнюдь не плохо. Населявшие этот мир огромные неповоротливые двуногие чудовища ни в чем себе не отказывали, ели много и неряшливо, и при случае всегда можно было перехватить ломтик хлеба, край окорока, а то и кусочек желтого сыра. Иные из чудовищ даже сами подкармливали мышей, как, например, рыжее чудовище, обитавшее в своей большой норке. Но лучше все-таки не показываться опасным и непредсказуемым великанам на глаза. Мышь еще помнила, как в разгар пира одна из ее подружек, осмелев, забралась на стол, и как один из великанов пригвоздил ее к поверхности ножом. Даже сейчас у мыши начинали дрожать усики, когда она вспоминала о том кошмарном случае.

Рыжее чудовище, похоже, преспокойно спало; во всяком случае, до мыши доносилось его мерное – и ужасно громкое, ведь у пугливых мышей такой чуткий слух! – сопение. Мышь побегала по холодному гладкому полу, принюхиваясь, но в комнате не было ни намека на что-либо съестное. Разочарованная мышь собралась уже вернуться к себе в нору, как вдруг по полу потянуло ужасным сквозняком. Мышь испуганно пискнула и поспешно нырнула под кровать, успев, однако, заметить, как часть стены напротив кровати отъехала в сторону (как и все замки того времени, Мальборк был пронизан системой тайных ходов, о существовании которых знали, однако, лишь очень немногие).

Чудовище, показавшееся в проеме, старалось ступать тихо, но если бы мышь обладала чувством юмора, ей наверняка показались бы смешными его попытки остаться незамеченным. По мышиным меркам, оно грохотало так, что его услышал бы и глухой. Но человеческое ухо не столь тонко устроено, и мы сказали бы, что неизвестный ступал практически бесшумно.

Он не принес с собой лампы, и в слабом свете звезд было решительно невозможно установить его личность. Ночной гость нес что-то мягкое, возможно, обыкновенную подушку.

Дрожа – то ли от страха, то ли от любопытства, – мышь высунулась из-под кровати, но смогла разглядеть только сапоги, а дальше все терялось во мраке. Неизвестный взял свою ношу обеими руками и подкрался к изголовью кровати, на которой спало рыжее чудовище.

Мышь пискнула и юркнула обратно в нору, но все-таки успела услышать, как чудовище заворочалось и забормотало во сне, тяжко вздыхая. Потом все смолкло, и наступила тишина; слышалось только дыхание спящего и другого, того, кто пришел по тайному ходу.

Наконец гость стал медленно отступать, унося с собой подушку. Луна вышла из-за облаков и заглянула в окошко. Мадленка повернулась на бок, на мгновение открыла глаза, и ей показалось, что она видит сосредоточенное и спокойное лицо синеглазого, висящее где-то бесконечно высоко над нею.

– Господи, какой кошмар, – простонала Мадленка и поскорее закрыла глаза.

– Слава богу, ты еще жив! – такими словами приветствовал Филибер своего друга на следующее утро, когда тот, заспанный и недовольный, вышел наконец из своих покоев. – Пойдем, Мишель, у меня есть план, как все уладить.

– Я еще ничего не ел, – проворчала Мадленка, привыкшая к тому же с недоверием относиться ко всем плодам умственной деятельности анжуйца.

– Послушай, – сказал Филибер, запихивая друга Мишеля в какой-то уголок и не давая ей времени опомниться, – вчера ты нанес Боэмунду серьезное оскорбление, и я ночью глаз не сомкнул, придумывая, как вас помирить.

– Я тоже плохо спал, – призналась девушка, зевая во весь рот. – Мне даже почудилось, что я видел чертова крестоносца в своей комнате. Но дверь была крепко заперта.

– Да ну? – ужаснулся Филибер. – Нет, если бы он хотел тебя прирезать, ты был уже мертв. Это был только сон!

– Ты меня утешил, – хмыкнула Мадленка. – Может, все-таки пойдем поедим чего-нибудь?

– Понимаешь, – говорил Филибер в трапезной минут двадцать спустя, жуя холодную телятину и запивая ее вином, – я с ним дружу, потому что врагом его иметь еще накладнее, а я себе тоже не враг, Мишель.

– Угу, – рассеянно подтвердил рыжий отрок, кивая огненной головой.

Филибер тяжело вздохнул.

– Тебе придется попросить у него прощения, Мишель. Другого выхода нет.

– Мне? – подскочила Мадленка. – Ни за что!

– Послушай, – почти со слезами сказал Филибер, – он храбрый рыцарь, Мишель, и он лучше меня, а уж если я так говорю, это что-то да значит. Не связывайся с ним!

– Я не буду… – начала Мадленка возмущенно – и в то мгновение, как на грех, в трапезную вошел Боэмунд фон Мейссен.

Увидев ненавистного синеглазого, Мадленка отчаянно закашлялась, и Филибер, очевидно, из лучших побуждений, с размаху шлепнул ее ладонью по спине. У Мадленки возникло ощущение, будто позвоночник ее отлетел к желудку, после чего развалился на мелкие кусочки. Кашлять она, впрочем, перестала. Филибер оставил ее и обернулся к Боэмунду, улыбаясь широченной, вполрожи, но, увы, безнадежно фальшивой улыбкой.

– А мы как раз о тебе говорили! – сообщил анжуец радостно, пихая друга Мишеля локтем в бок.

– И зря, – отрезал синеглазый и, не удостоив взглядом Мадленку, скрылся в другую дверь.

– Он всегда был такой бешеный? – пробурчала Мадленка, потирая бок, который болел ужасно.

– Он-то? – Филибер подумал, удивленно вскинув брови. – Нет. После плена он сильно изменился. Ты не представляешь, там с ним обращались хуже, чем с рабом.

«Так ему и надо», – подумала Мадленка мстительно.

Однако Филибер не оставил своей идеи во что бы то ни стало помирить ее с Боэмундом и ближе к полудню потащил упирающуюся Мадленку к нему. Боэмунд, с царапиной на горле, покусывая ноготь левой руки, читал какую-то книгу в переплете, украшенном драгоценными каменьями. Мадленка запустила глаз в текст и, к своему удивлению, узнала его. У стола, за которым сидел крестоносец, лениво дремали три большие собаки. Боэмунд бросил на вновь пришедших зоркий взгляд и тут же продолжил чтение.

– Боэмунд, – начал Филибер, – я привел его, чтобы вы…

– Цербер – это неинтересно, – заметила Мадленка, искоса поглядывая на синеглазого, – не то что лес самоубийц.

Боэмунд посмотрел на нее с отвращением, с треском захлопнул «Комедию» Данте Алигьери, за свои поэтические достоинства прозванную «Божественной», и довольно сухо осведомился у своего приятеля, какого дьявола ему от него, Боэмунда, понадобилось.

– Мишель сказал мне, – отважно соврал анжуец, – что хочет просить у тебя прощения за вчерашнее.

– Я его уже простил, – огрызнулся крестоносец. – Что еще?

У Филибера глаза полезли на лоб.

– Ты хочешь сказать, что не держишь на него зла? – спросил он осторожно, словно не вполне доверяя собственному слуху.

– Именно, – подтвердил Боэмунд, ухмыльнувшись иронически.