Холодные сердца - Антон Чиж

– Пока будете смотреть, ответьте на три вопроса. Обещаю сразу же отпустить. Даже приставу не доложу. Можем разойтись миром…

– Что за наглость! Вы не имеете права…

– Вот и договорились, – сказал Ванзаров. – Первый: какие у вас дела с Жарковым?

– Это вас не касается!

– Усольцев, просил же не кричать: почтенная дама отдыхает. Тогда второй: где были прошлой ночью?

– Спал дома. Устраивает?

– Сердечно признателен. И последний: что хотели здесь найти?

– Жарков мне денег задолжал. Теперь как с него получишь? Вот и рискнул хоть что-нибудь вернуть. Разве не понятно?

Ванзаров кивнул за подробный ответ.

– Много, наверное, задолжал?

– Тысячу рублей. Устраивает? – огрызнулся Усольцев. – Развязывайте!

Стоило дернуть язычок, как узел распался сам собой. Усольцев вскочил и стал растирать содранную кожу, охая и сопя.

– Ванзаров, вот мой совет: не суйтесь ко мне, – проговорил он. – Не суйтесь в мои дела. И вообще: не суйтесь. Здесь вам делать нечего.

Прыгнув на подоконник, ночной воришка исчез в темноте. Из сада донесся хруст несчастного куста. Ванзаров накрутил ремень на кулак, погасил керосинку и вернулся в укрытие за шкафом.

– Вот как? – спросил он окружавшую ночь.

Ночь не ответила. Вздохнула неопределенно. И зашуршала тенями.

Тишину утра беспокоили шлепки волн о прибрежную кромку да крики чаек, что носились и падали за добычей. Солнце еще не взошло. Белесое небо было чище свежей простыни. В дальнем конце пляжа показался силуэт, быстро приближавшийся. Человек шел по песку, брюки закатаны до колен, пиджак закинут на плечо, а ворот сорочки широко распахнут. Он дышал всей грудью так жадно, будто изголодался по морскому воздуху.

Старший городовой Макаров заметил его издали.

– Только этого еще не хватало, – пробурчал он, ремень оправил, а фуражку натянул покрепче. Когда нежданный гость направился прямо к нему, а не пошел куда подальше, выпрямился, но не так чтобы уж совсем по стойке смирно, и лениво поднес ладонь к козырьку. – Здравия желаю, господин Ванзаров.

Городовому протянули руку, как равному. Это было странно, но приятно. Замешкавшись, Макаров пожал крепко, от души, пробуя на слабину столичную кость. Кость оказалась неподатливой. Городовой ощутил неожиданную силу, если не сказать мощный отпор. Чего от юнца с наглыми усами ожидать было невозможно. Макаров надавил еще, хватило бы сплющить орех. Ответ получил не менее крепкий. Тогда он вдавил со всей силы крестьянской мышцы. Но добился того, что пальцы вздулись. Столичная рука держалась скалой, не шелохнувшись и не поддавшись.

– Мы, конечно, можем давить друг из друга сок… – сказал Ванзаров так спокойно, будто сидели за чаем, – но не лучше ли признать ничью?

Макаров опомнился, что позволил себе лишку с начальством, и ослабил хват. Тут же его пальцы сдавили пучком, чуть не сломав кости.

– Нельзя терять бдительность, – сказал Ванзаров, отпуская городового и помахивая кистью, чтобы дать отдых мышцам, все-таки схватка случилась без разминки. – Наш маленький поединок доставил мне большое удовольствие. Сердечно признателен.

В душе городового, суровой и неласковой, что-то шевельнулось. Мальчишка хоть задирист, из-за него, можно сказать, ночь не спал, но есть в нем что-то располагающее. Никакого зазнайства, с нижними чинами прост без наигрыша. Всегда чувствуется, если «ваше благородие» с народом заигрывает. А этот – в самом деле свой и настоящий. Макаров отогнал неправильные мысли и напустил самое мрачное выражение на обветренную физиономию. Чтобы, значит, не вздумал чего.

– Что у вас тут произошло ночью?

Вопрос застал врасплох. Макаров никак не ожидал, что его спросят об этом.

– Никак нет, все в порядке, – пробурчал он.

– Вот как? Тогда почему заняли такую странную позицию: спиной к заливу? Такое положение имеет смысл только в одном случае: чтобы просматривать ближний сектор пляжа. Для чего? Ожидаете нападения из-за кустов. Далее: кобура расстегнута. Зачем? Чтобы ловчее выхватить оружие. При внезапном нападении. Так что случилось ночью?

Очень захотелось Макарову доложить в красках. Но висел над ним строжайший приказ: столичного гостя не посвящать ни во что. Особенно если что-то случится. Пусть сам разбирается. Приказ был доведен таким образом, что сомневаться не приходилось: пристав душу вынет, если узнает. Тут уж деваться некуда.

– Не могу знать…

– Макаров, вы борьбу любите?

– Борьбу? – переспросил городовой, словно был туг на ухо.

– Греко-римскую, классическую, – пояснил Ванзаров. – Ну, или ту, что у нас называется «русская борьба», или «в крест», то есть в обхват.

– Отчего же… На Масленицу, как полагается… Можно и потешиться.

– Предлагаю поединок до трех бросков. Если выиграю – рассказываете все, что тут творилось.

– А коли я вас на лопатки?

– Немедленно уезжаю в Петербург. Донимать ночными дежурствами будет некому.

Макаров смутился от такой прямоты, но предложение было заманчиво.

– Согласен, – буркнул он. – Только уж заранее прощения просим, ваше благородие.

– Никаких обид, это спорт, – сказал Ванзаров, бросая пиджак на песок и расстегивая жилетку. – Макаров, портупею с фуражкой долой. Одежда у нас неподходящая, но чулки и фуфайки с панталонами достать неоткуда.

Скинув ремни с кобурой и ножнами, Макаров размял плечи и шеей покрутил.

– Правила: подножки запрещены, за ухо не кусать, в глаза пальцами не тыкать, – сказал Ванзаров. – Побеждает тот, кто первый окажется на земле.

– Это конечно, кто первый…

– Судей и зрителей у нас нет, определять будем на совесть.

– Можно и на совесть…

Они приняли стойку. Ванзаров был ниже ростом, положить голову на плечо соперника, как полагается, он не мог. Зато Макаров лег на него сверху, уперев подбородок в правое плечо, обхватив плотное тело и сцепив замком пальцы. Но и сам ощутил на пояснице крепкий обхват. Он был уверен в победе, превосходя мальчишку в весовой категории на пуд, не меньше. Только взяться и кончить. Еще пожалеет, что связался, не знает, что в деревне Макаров всех валил.

– Готовсь… Три… Два… Борьба!

Макаров намерился оторвать соперника от земли, развернуть и бросить. Но отчего-то сам взмыл в воздух, перед глазами мелькнуло небо, и он шмякнулся спиной о песок. Над ним торчала усатая физиономия, страшно сосредоточенная и довольная.

– Туше! – крикнули городовому в ухо. – Один – ноль!