Бумажные людишки - Уильям Голдинг

— Соглашения не будет.

Рик раскрыл рот и снова закрыл. Оттуда не вышло ничего, кроме тоненькой струйки выпитого вина.

— Извините, Рик, но дело обстоит именно так.

— Вы же не мо-о-жете… — Он отхлебнул вина, вздрогнул и вернулся к усредненному чрезатлантическому акценту. — Вы никак не можете. Вы, вы обещали мне в Вайсвальде после того, как… Даже вы. Не можете.

— Послушайте, Рик, старина…

— Я говорю — вы не можете. Вы не знаете, что это значит. Я поставил на карту абсолютно все. Это невозможно, Уилф, сэр. Я понимаю шутки…

— Я не шучу.

— Я вас предупреждаю, Уилф Баркли. Я все равно напишу… Послушайте, сэр. Это означает полную нищету. Я рискнул всем. Мистер Сент-Джон Джон, мистер Клейтон, вы свидетели…

— Рассказывайте дальше, Рик, мы же его старые друзья.

— Я отказался от карьеры, как я уже сказал. Я спас ему жизнь…

— Не спасли!

— Спас! Там, в тумане…

— Вы подкладывали под меня собственную жену, вы шпионили за мной, преследовали меня. Не выводите меня из себя.

— Это вы выходите из себя? Господи Всемогущий. Знаете, что он заставлял меня делать, джентльмены? Я никогда вас не преследовал — а если и преследовал, что тут такого? У нас свободная страна, вот вы и развлекались, то и дело меняя такси, пересаживаясь с одного парохода на другой, а в довершение всего издевались надо мной в Марракеше. Если вы будете продолжать в том же духе… Я-то хотел уважить ваши пожелания…

— Вы слушаете?

— Я вас предупреждаю. Я не беззащитен!

— Ради Бога!

— Я использую те материалы, что мне дала миссис Баркли. И мисс Баркли.

— Какие материалы?

— Они мне кое-что рассказывали.

— Ну-ну! Счастливая развязка!

— Слушайте внимательно, Рик. Вы слегка пьяны и, видимо… в общем, слушайте. Вы не будете писать именно эту биографию. Я напишу ее сам.

Рик издал странный вой. Ничего подобного я в жизни не слышал. Наверное, так воет волк, или койот, или еще какой-то дикий зверь. После этого все смешалось. То есть он стал на колени или, вернее, бросился на колени.

Он укусил меня в лодыжку. Пару секунд мне казалось, что ко мне вернулась могучая мужская сила, но потом он навалился мне на колени и потянулся к голове. Я почувствовал его руки у себя на правом ухе и левой щеке и понял, что свободными пальцами он тянется к глазам. Джонни попытался стать между нами и Габриэлом, намереваясь — как я сейчас понимаю — оттащить стол с множеством стеклянной посуды, и на него набросились двое сидевших за соседним столом. Как я понял, волна истерии охватила весь зал, и солидные джентльмены в безупречных костюмах сцепились в потасовке. Перевернутые столы, слезы, люди на полу, меню, карты вин, счета, амбарные книги, обрывки рукописей — все это кружилось в воздухе, словно шел густой снег. Несколько человек порезались осколками стекла, но в общем мы не слишком пострадали. Мы, бумажные людишки, не особенно сильны в таких делах, даже если стараемся. Подобно Мэри-Лу, мы не материальны.

Осмелюсь сказать, у меня немного саднила кожа и болело место укуса, но и только. У меня был вырван клок бороды и пылало ухо, вот и все. Я даже не видел, что стало с моим гостем. Я очень крепко спал.

Когда наутро я спустился вниз, секретарь клуба уже стоял в зале. Вид у него был суровый — думаю, что взаправду. Он отметил меня в списке, который держал в руках.

— Мистер Баркли, я вынужден просить у вас отчета в том, что произошло вчера в ресторане.

— Меня нельзя беспокоить. Извините.

— Я вынужден буду доложить комитету.

— Если они захотят, чтобы я вышел из членов клуба, скажите, что я сделаю это без огласки.

— Я просто не представляю, во что станет починка нашей Психеи.

— Очень тонко подмечено, полковник, весьма удачная формулировка.

Полковник помрачнел еще больше.

— Следует ли понимать, что вы признаете свою ответственность? Если да…

— Какого черта? В определенной степени полагаю, что да.

Я пошел в кафе, где не было никого, кроме официантки и миссис Стони, сидевшей за кофеваркой словно каменное изваяние. Я ничего не взял, кроме кофе. Когда я подошел расплатиться, миссис Стони слегка растаяла.

— Миссис Стони, что вы думаете об этом?

— Не мне об этом высказываться, сэр.

— Да ладно вам. Больше мы с вами не увидимся, потому что, осмелюсь сказать, они меня выкинут. Так что скажите честно, миссис Стони, что вы думаете об этом?

— Ваша сдача, сэр. Благодарю вас, сэр.

— Мальчишки всегда остаются мальчишками, миссис Стони. Будьте здоровы.

Итак, я ушел. Вот, думал я, за моей спиной появилась новая тень, новый отрезок прошлого, которого следует избегать. Ибо даже я, при всем моем умиротворенном довольстве, немного стыдился бестолковой ресторанной потасовки. В книгах неимоверно преувеличивается то, что можно прочесть на лице. Но я не озаботился запоминать лицо миссис Стони. Есть выражения, которые написаны словно бы огромным плакатным шрифтом, и самые распространенные среди них — это презрение и неприязнь.

Я сомневался, что выдержу возвращение домой, но дорога вилась себе и вилась, как будто все шло нормально. В этом-то и заключалась ирония, как вскоре выяснилось. Я думал о выволочке, которую мне устроила бедная Лиз. В конце концов, она не имела права ни на что претендовать, а Эмми давно уже исполнился двадцать один год. Что действительно влекло меня «домой», так это рукопись, которую вы сейчас читаете, работа, которую мне предстояло выполнить, а для нее могла оказаться необходимой масса бумаг, наполнявших ящики. Тем не менее я должен был подстегивать себя.

А потом Эмми встретила меня в дверях с красными глазами.

— Она ушла.

— Кто?

— Мама.

— Куда ушла?

— Ты… ты… черт побери, умерла, вот куда.

— Когда?

— Только что. Утром. Тебе повезло. Ты смылся.

Огромные слезы скатывались на опущенные уголки рта.

— Прошли годы и годы, Эмили.

— О Боже.

Будь я отцом, я обнял бы ее, а то и подставил плечо, чтобы дать выплакаться. Но я не был отцом, я был просто чужаком, ошеломленным тем, что на него вдруг свалилось. Она пыталась что-то сказать, но смогла лишь выдавить:

— Я… я… не могу…

Рот у нее раскрылся, и природа исторгла волчий вой из этого человеческого тела. Тогда я протянул руку, но она ее не заметила или не захотела. Она отвернулась и пошатываясь ушла, некрасивая, толстая молодая женщина. Ушла к реке, где, бывало, пряталась в детстве, когда внешний мир слишком уж доставал ее. Я зашел в холл, поставил свою единственную сумку и поднялся наверх.